Царский витязь. Том 2

– Дурак, – сказал Лихарь спокойно. – Будто я не знаю, что ты кого угодно убьёшь… Голову проломить можно и колом из плетня, как пьяные у кружала. Это путь грубого мирянина, не наученного видеть и слышать. Одного такого мочеморду ты голой рукой свалишь. А если их дюжина натечёт? Теми самыми кольями до смерти и забьют. Беримёд больше учился, он со всей дюжиной справится…

– А ты?

– Я их стороной обойду. Зачем ду́ром переть, если миновать можно?

– А учитель?

– Учителя они пивом угостят и по дороге проводят. Это оттого, что наш отец другими людьми владеть умеет, как собой. А ты, взба́лмошь, пытаешь меня, зачем тебе одну руку с другой соглашать.

Будто на зов, из малого дома показался Ветер. Мельком оглядел учеников. Заложил за спину руки, двинулся по тропинке через прогалину. С рассвета, наверное, уже седьмой раз. Выйдет на глядный изволок, туда, где торёная дорожка истаивает в лыжницу. Постоит, посмотрит, пойдёт назад.

Шагала соединил половинки болвана. Воздвиг. Поднял меч. Зажмурился, размахнулся, ударил. До Лихарева совершенства было далеко, но получилось не в пример лучше прежнего.

Стень отдал учеников под присмотр Беримёда, сам поспешил за источником.

– Отец… если мне позволено будет сказать…

– Что, сын?

– Ты совсем не ешь и не спишь…

Ветер смотрел на край леса, где двойной след вытягивался нитью, белой на белом, пропадал за косматыми утёсами деревьев. В этот раз Ветер стоял у конца тропинки дольше обычного. Не спешил уходить, хотя вдали было тихо и пусто.

– А у тебя душа за твоих выскирегских орудников не болит?

Лихарь уставился под ноги, ответил вполне искренне:

– Ещё как…

– Впрочем, твой попрёк справедлив, – вздохнул Ветер. – Глупо мне квохтать, как курице над цыплятами. Я послал лучших.

– Учитель… Ты ждёшь дикомыта больше, чем остальных.

– И что?

Лихарь глубоко вздохнул.

– Люди говорят, дрочёное дитя отца с матерью бьёт.

– Ты у меня тоже всегда особенным был, – хмыкнул Ветер. – Ты хоть однажды ослушался?

Лихарь, не поднимая глаз, ответил тихо, проникновенно:

– Зачем бы мне жить, если не вестником твоей воли, отец…

– Над всеми нами воля Владычицы. А чем моих дрочёнушек судить, на себя посмотри. С кем всё время рядом стоишь? Кого бьёшь-ругаешь? Шагалу.

– Я от него многого…

Хотел сказать «жду», но великий котляр вдруг напрягся, на полуслове прекратил слушать. Знаменитое чутьё Ветра, загадочное даже для первого ученика, не подвело. Из белого леса явили себя три серые крапинки. Трое двигались очень слаженно, в ногу, передний не скользил, а больше забавно вздёргивал колени: след, отпущенный прита́йкой, проваливался под лыжами. Ради скорого бега ребята часто менялись, и даже это у них получалось весело, красиво, задорно.

– Милостива Правосудная, – пробормотал Ветер. – Зря наш державец дурных знамений пугается. Я тоже сперва увидел лишь испорченный праздник…

– А на самом деле?

Когда Лихарь плохо понимал учителя, он предпочитал спрашивать, оставляя про запас собственные догадки.

– Благословение, – ответил Ветер, пристально глядя на подходивших.

– Благословение?..

– А ты не видишь, каково идут? Приплясывают! Значит, есть чем гордиться. Не просто исполнили да вернулись.

На последнем десятке саженей Ворон по праву старшего выдвинулся вперёд.

– Славься, Владычица!

С утоптанной площадки, где рубили снеговиков, откликнулось многоголосое «Славься!». Учитель шагнул навстречу ученику. Их руки встретились в приветствии, накрест упершись локотницами.

– Ишь, рано вернулись, – проворчал Ветер. – Что с ногой сотворил, бестолочь?

– С ногой?

– Припадаешь.

Хотён почему-то покраснел, Лихарь вновь подивился зоркости источника, а Ворон посмотрел вниз:

– Разве?..

– Дикомыт на лыжах ногу не уберёг! – безнадёжно вздохнул Ветер. – Скажи кому, засмеют!

В котле не блюли обычая исторгшему кровь заново входить в жизнь общины. Воинский путь не зря пролегает опричь мирского. Здесь кровь, пролитая на орудье Царицы, никого не сквернит. Троих сразу повели в малый дом. Ветер всегда вёл начальный расспрос с глазу на глаз: орудникам следовало уяснить, о чём можно болтать с друзьями, о чём лучше молчать.

Благодаря новому сану Лыкаш в самый первый раз был допущен к беседе. Он явился припоздав. Не его забота вдаваться в тонкости воинских дел; зато он очень хорошо знал, что нужно походнику с ввалившимися глазами, отмахавшему неведомое множество вёрст. Сперва сквозь плящий мороз, после – напролом по липкому тяжёлому снегу. А бой, а ночная засада, бесконечная, недвижная, напряжённая?..

Вряд ли измотанный захочет жирного мяса. Даже верчёного. Даже пирогов из настоящей муки!

У Лыкаша со вчерашнего сохранялся в очажных углях горшок тёплого кипятка. Долго ли вздуть огонь, а когда кипяток взорвётся прозрачными пузырями – сунуть под крышку добрый ком мороженых щей? В заветную избу державец вошёл торжественно, важно, прижимая к груди закутанный, курящийся вкусным паром горшок.

– …Кабальной бывший наш, – довершал свой сказ Ворон.