Царский зять (3)

— И останется навеки польской — любые претензии Москвы мы должны совместно отвергать. Но «Уложение» там гетманское, как и порядки — корона, я говорю также про ваш Сейм, такие обязательства на себя взяла. Осталось только соблюдать их и не доводить дело до войны, в которую неизбежно будут втянуты московиты.

Зачем тебе эти хлопоты, брат?

Ведь в таком случае я не буду вмешиваться в войну, а со скорбью стану принимать всех страдальцев и беглых, чтобы на своей земле дать им утешение, заботу и покровительство. Этим я и занимался все последние четыре года — прибыло треть миллиона несчастных. Только московиты с правобережья выселили двадцать тысяч семей в прошлом году — я их всех принял. Они мои единоверцы — мое сердце разрывается болью и сочувствием, и я никому не дам их обижать.

Впрочем, лучше уже и не пытаться — все мужчины должным образом обучены военному делу и вооружены соответственно. Турки и татары, что недавно зорили польские земли, ведь с Подолии, особенно от Брацлава, от их жестокостей сбежало до десяти тысяч семей, уже прочувствовали их праведную ярость и хорошо запомнили тяжелую победную поступь стрелецких полков. И народ этот уже мой — ибо басурмане знают, что любой, кто вступил на мои земли — становится вольным!

Польский король сохранял свое лицо невозмутимым, и Юрий ему мысленно зааплодировал за выдержку. Однако придраться к речи невозможно — отсутствовал формальный повод, вроде все говорилось в его пользу. Но не заметить неприкрытый цинизм с издевкой не смог бы только тупой, а Ян Собеский умнейший человек.

«Ух ты, а ведь прокатило. Как нехорошо у тебя глаза горят — и людишек беглых тебе не вернуть, даже потребовать или попросить нельзя, ибо отказ четко произнесен, пусть и ханжески. С таким лицемерным издевательством я еще никогда не говорил.

И кому — самому Яну Собескому!

Поступок неразумный, но пусть считает меня за хитрого и коварного, при этом чрезвычайно сильного и опасного, настоящего византийца. Но не откровенного глупца, в такое он не поверит, переигрывать мне нельзя. Пусть за недалекого человека примет!

Ибо только неразумные подлецы шипят на своего врага, особенно ему в спину — угроза есть первый признак слабого!

И замаскированные попытки запугать ты правильно прочувствовал — и всерьез принимаешь, без шуток. Ты ведь воин и прекрасно знаешь, на что способно нарезное оружие и единороги, которых у тебя пока нет. Да и не будет в необходимом количестве. Потому что твоя Речь Посполитая прогнила, и с последствиями «Потопа» вы до сих пор не справились, когда шведы и московиты заняли почти всю территорию. У вас осталась, вот гримаса судьбы — Галиция, Русское воеводство — Червонная Русь. Пусть с Малопольскими землями, но звоночек для меня крайне серьезный — «промывка» мозгов там началась с размахом.

Проклятая уния, она убивает душу православного народа, превращая его, в конце концов, в одержимых своим величием и мессианством!»

Интерлюдия 1

река Кодыма

30 августа 1680 года

— Игнаций, против такого войска мы не выстоим — нас разобьют, не понеся никаких потерь. Это будет не схватка двух равных сил на поле боя, а избиение младенцев!

— Мой король, то, что мы видим сейчас своими глазами лишь малая толика того, что придумал русский царь.

— Он прирожденный полководец, и если будет воевать так дальше, то окажется в Константинополе без нашей помощи. Султану Мехмеду очень не повезло, что разозлил Юрия — боспорский царь злопамятен и мстителен. О, мне кажется, что попаданий больше, чем промахов.

Ян Собеский приложил подзорную трубу к правому глазу — так и есть, колья с мешками, изображавшие человеческие фигуры, вздрагивали от каждого попадания, и сейчас тряслись, будто путник, застывший на морозе. А вот белые полотнища, натянутые на жердях, усыпаны многочисленными отметинами, словно больной корью.

Король много воевал, имел огромный опыт — но то, что происходило, было выше его понимания. На расстоянии восемьсот шагов, что на сотню больше, чем стрельба картечью из любой пушки, стрельцы попадали точно в многочисленные мишени, а вот от ответного огня, будь они на поле боя, потерь бы не понесли.

Ловки схизматики, что тут скажешь — стреляли с колена, причем из-за кустов, рассыпавшись по широкой луговине, с небольшими кустарниками. Вставали только для заряжания штуцеров — укороченных винтовок, что были приняты у русских стрельцов.

— За прошедшие четверть часа они бы истребили всех наших канониров и гусар, досталось бы инфантерии, если бы не попадали на землю. Вот только встать для заряжания мушкетов рискнули бы не многие, да и толку не было бы — даже конической пулей попасть невозможно, все же далековато. Интересно, что сейчас происходит?

Стрельцы вставали, спешно перезаряжая ружья. И стягивались в более плотные построения, в группы из трех десятков воинов. По луговине разнесся громкий крик, подхваченный перекличкой.

— В атаку! Примкнуть штыки!

Повинуясь команде, группы пошли медленным шагом, но стали ускоряться, потом уже побежали. На половине расстояния неожиданно остановились, из строя выделились застрельщики — раздался залп.