Царский зять (3)

— Я жалование ежемесячное получаю в триста гривен, на жизнь безбедную хватает за глаза, жинка не жалуется. Один раз попробовала на бедность пожаловаться, я ее на хуторе запер на месяц — враз одумалась. А еще поучил маленько, ничего, под платьем на заднице следов кнута не видно.

— Да уж, простые нравы, незатейливые — феминисток на тебя нет!

— Кого? Да посеку на хрен, саблю сам точу и рука тверда.

Юрий представил «радужное шествие» и бегающих бабенок, брызгающих слюной во все стороны, будто с вселившимися в них бесами. Задумчиво посмотрел на запорожца в ранге председателя Боярской Думы, и чуть не заржал от увиденной в мозгу картины.

«Казаки, стрельцы и селяне восприняли бы такой праздник с воодушевлением — дня три действо продолжалось. А чтобы с педерастами и лесбиянками сделали, так представить жутко — если бы в реке не утопили, то прутьев изломали о задницы прорву. А уж с феминисток бесов бы в один момент изгнали — средство проверенное, лекарство прямо таки. Порка и тяжкий физический труд на свежем воздухе среди чудных запахов навоза, бесов из жинок на раз-два выгоняет!»

— Чего хмыкаешь, государь? Али решил, что не сдюжу с этими… как их — феминистками?!

— Так они в ужасе сразу разбегутся, как тебя с саблей увидят. Ладно, не будем о радостном говорить, еще века три до их появления пройдет. Сейчас клятву Богу супруги вместе дают в сердцах, а не ЗАГСу, и по отдельности — там не про честь и верность, а исключительно про гроши.

— Страшные дела в будущем творятся, у меня оселедец торчком чуть ли не встал на голове, когда твои рассказы услышал в первый раз. Жуть кошмарная! Нравы в твоем времени оскотинились, мужи или женоподобны, али пьют горькую. Жинки их верность не хранят, деток у отцов отбирают, на гроши ставят, под эти сатанинские алименты подводят, имущество мужнино себе присваивают, ни дня не проработав.

— Вот потому чтобы в будущем такого безобразия не случилось, нам надо ныне всех олигархов, этих «жирных котов» за горло взять так, чтобы яйца у них отвалились и подобная погань не рождалась. Нравы сразу крепче станут. И ценность человека не деньгами измерять станут, а его заслугами и общественной пользой. Как доблесть стрельца или казака в бою!

— Це гарно! Кресты Архангела Михаила да святого Иоанна Готского дюже способствуют — заслужить их в бою или трудами на общее благо многие желают. Но только самых лучших из них награждают.

— Знаки вести в золоте и серебре — заслуженным учителям, лекарям, металлургам, мастерам, шахтерам. Ученикам и студентам дипломы с отличием… Это же сколько сделать еще надо?! Боже мой! Никогда не думал, что между монархизмом и социализмом много общего найти можно, если о народе начать думать!

— На то у тебя голова, государь! Ты знаешь, что в будущих временах свершилось — к хорошей жизни народ веди, дурное отсекай! А людей лучших, кто о державе нашей попечение имеет, а не о собственном богатстве — тех отличать надобно, и они еще большую пользу принесут. Отслужат тебе честно, верой и правдой!

— Вот это и будет элита нашей державы — те, кто заслуги по себе имеет, а не по знатному роду или по богатству. Со временем так и будет, надо только школы повсеместно открывать и учителей готовить. И университет в следующем году открыть надобно — потребность в ученых кадрах жесточайшая. У нас всего две гимназии и несколько училищ на всю Новую Русь. Но даже в них вакансий преподавательских много.

Юрий задумался — с образованными людьми прямо беда. Если бы не жуткая нелюбовь патриарха Иоакима ко всему западному, то наступил бы сплошной кошмар и стихийное бедствие. Тот буквально изгонял из московского царства образованных малороссов, благо на гетманщине имелась Могилянская Академия и другие учебные заведения.

Удалось перехватить три десятка учеников известного Симеона Полоцкого, учителя царя Федора и его сестры Софьи, который открыл при Спасском монастыре школу и преподавал там риторику и пиитику, богословие, философию и историю, латинский и польский языки. А лучшим из них оказался архимандрит отец Сильвестр — так что Юрий после собеседования решил его ректором будущего университета поставить.

И не только…

Никто не мог заподозрить в прекрасно образованном священнике, игумене монастыря, а до того книгохранителя Московского Печатного Двора, справщика и редактора, некоего Симеона Медведева. Подьячего упраздненного Приказа Тайных дел царя Алексея Михайловича, ведшего расследования против изменников. А также доверенного советника и помощника боярина Ордын-Нащокина, главы Посольского Приказа, что заключил с поляками перемирие в селении Андрусово, и тем завершившего многолетнюю войну за Малую Русь.

Просто со свержением покровителя, Медведев очутился перед крайне неприятной перспективой — быть уничтоженным в самом что ни на есть прямом смысле. Слишком много он нажил недоброжелателей среди московского боярства, которым оттоптал любимые «мозоли». Так что пришлось ему принять монашество и на какое-то время перейти на конспиративное положение и притаиться до лучших времен.