Царское дело

И убежали, захлопали двери, и снова стало тихо, как это и должно быть ночью. Маркел стоял посреди горницы и отдувался. После прошел вперед, на ощупь нашел стол и положил на него кочергу. После и сам сел к столу, снял шапку, положил ее рядом с кочергой и задумался. А свет разводить не стал. Зачем? Ему и так хорошо, а если кто чужой надумает к нему зайти, так пусть со своим светом приходит. А то вот пришли люди без света — и получилась незадача. Кто это, кстати, был? Кричали: «Влас!» О, тут же подумал Маркел, у Шкандыбина есть Влас, так, может, это тот самый? Может, это Шкандыбин устроил? Да только, тут же подумал Маркел, этих Власов по Москве, может, тысяча, а то и больше, вот какой городище Москва. Так что Власов здесь везде полно. Влас может быть и у Степана-сотника, и у Ефрема-палача подручный, а что, в палачи Власов разве не берут? Берут! И к Ададурову берут! А этот тоже очень бы хотел, чтобы Маркела убили, и тогда никто бы не узнал, кто царю ногти стриг и драл бороду. Также и карлица хотела бы его убить, и Гридя Весло, и Митя, и только считай дальше, не ленись. Вот как в Москву переться, в царскую смерть соваться. Так и за самим смерть явится!

Только Маркел так подумал, как вдруг послышались шаги — за дверью, на помосте. Шаги были легкие. А что, уныло подумал Маркел, откуда в ней весу? Одни кости да коса да саван.

И почти сразу же в дверь постучали. Дядя Трофим так стучал! Значит, точно, с того света! Маркел перекрестился и сказал:

— Не заперто.

Открылась входная дверь. Потом дверь в сени. А после Маркел сперва увидел только яркий свет, а уже потом Параску. Это она вошла, в руке у нее была горящая плошка, а сама она была одета просто, по-домашнему, но с убранными волосами. Маркел вскочил, взялся за шапку. А она, улыбнувшись, сказала:

— Да ладно. Сиди уж.

— Нам сидеть нельзя, — ответил Маркел. — Мы обычно сами других садим. Такая у нас служба.

— Знаю, знаю, — сказала Параска. — Наслышана. Трофим Порфирьевич, земля ему пухом, рассказывал.

И замолчала, и поджала губы. В плошке потрескивал огонь. В хоромах было тихо. Маркел спросил:

— Что, очень небось громко шумели?

— Ну, не очень, — сказала Параска. — И если надо, почему не пошуметь?

— Да, служба у нас хлопотная, — сказал, не зная, что сказать, Маркел. — А за кочергу низкий поклон. Пособила она мне. Благодарю! И возвращаю.

Он протянул Параске кочергу. Параска усмехнулась и сказала:

— Да я не за этим.

— А за чем?

— Ну, — покраснела Параска. — За солью! Трофим у нас как взял три дня тому назад солонку и так и не вернул, пока был жив. А Нюська без соли не ест.

— Дети на соль очень охочие, — сказал Маркел. — Я, когда малый был, так прямо ложками ее! А где здесь солонка, я не знаю. Я же здесь…

И замолчал, стал смотреть на Параску. Она еще гуще покраснела и сказала:

— Вот беда какая! Да я в другой раз разве бы пошла в такую темень? И мое ли это дело — солонки искать? Да загуляла наша Гапка, уже который день не кажется.

— Гапка? — спросил Маркел.

— Гапка, Гапка! — повторила Параска. — Наша девка приходящая. Она у меня по хозяйству служит и за порядком смотрит. А тут запила! И, бабы говорят, совсем пьяная, как грязь, валяется. Кричит: за государя страдаю, больно мне жалко государя. Вот свинья! А на самом деле, теперь уже можно говорить, как она его, бывало, чихвостила! У нее же он сколько родни загубил! А тут она пьет и говорит: жалею. Брешет.

— Так, может, она с радости? — спросил Маркел.

— Вот это может, — сказала Параска. — Да только мне все равно, что с горя, что с радости, а хозяйство, скоро неделя, стоит. Сама хожу, помои выливаю, стыд какой! А когда хозяин дома был, он бы ей космы живо выдрал! — Параска вздохнула и добавила: — Замужним много легче. А безмужним одно горе.

— Так ты же говорила, что твой муж скоро вернется, — осторожным голосом сказал Маркел.

— Говорила! — с вызовом ответила Параска. — А что мне еще говорить? Так и мне Лука Иванович уже сколько раз говорил, что ездили наши люди в этот город Венден, в Ливонию, и договорились с тамошним воеводой фон Крюком, и этот их фон Крюк божился, что как только получит добро от своего государя, так сразу начнет менять наших на своих.

— А этих его своих у нас достаточно? — спросил Маркел.

— Как будто да, — ответила Параска и опять вздохнула. — Своих, этих фон Крюковых, у нас двенадцать, а вот сколько наших у него, никто не знает.

— Но твой же есть!

— Говорят, что есть, — нехотя ответила Параска. — Это одни так говорят. А другие говорят, что нет его там! Что он давно убитый и в чужой земле схороненный, без отпевания даже. И мне за него идет каждый год восемь рублей от государя. Ну, и еще взяли в службу.

— Да ты садись, — сказал Маркел.

Параска села к столу, с краю. Маркел тоже сел и положил руки на стол. Но руки мелко тряслись, и он их спрятал. И нарочито бодрым голосом сказал:

— Может, налить по шкалику? Пока соль найдется.

— Я по ночам не пью, — строго ответила Параска. — А Гапка, вот кто пьет! Вот бы сюда Гапку…

— А сколько ей?

— Да сколько нам вместе обоим.

— Ну… — только и сказал Маркел, опять не зная, о чем говорить.