Царское дело

В возня эта - вражьи козни, - так бы определил этот процесс любой сельский батюшка. Исполнители этих козней приняли окончательное решение - свести ее с ума. И самыми активными исполнителями были почти весь романовский клан, думские оратели, глаголом сердце поджигатели и прочие всякие, числом и именем - легион. Способ действия - все ее добрые дела (а других у нее не было) - выставлять за злые. Валится с ног после изнурительных дневных операций в лазарете, где работает операционной сестрой, - не более, чем реклама, врожденную застенчивость выдать за пренебрежение, нелюбовь к нынешним приемам и любовь к тишине храма - за ханжество. Каждый шаг, каждое действие обложить ядовитыми змеенышами клеветы и ненависти. После рождения Анастасии едва до помрачения не довели ее интрижки родственников, мол не может наследника родить. Едва успокоил. Когда ехал тогда с Саровских торжеств, тогда и открыл для себя по-настоящему книгу Ионы пророка. Большинство почему-то считают, что главное там - это пребывание Ионы в брюхе у кита, а главное там в другом. Напророчествовал Иона ниневитянам от имени Бога всяческих бед за их беззакония. А они взяли да покаялись. И, видя это, Бог кару отменил! А Иона еще и на Бога обиделся, получается-де, что пророк я плохой. Вот она разница человеческого тщеславия и Божией справедливости. Не может Господь допустить разорение православного царства, если подданные его каются молитвой и делом. С тех пор так и молится: "Образумь, Господи, рабов Своих, подданных Дома Матери Твоей, смени гнев на милость, дай им прозрение и покаяние как ниневитянам, отмени пророчество страшное, но да будет во всем воля Твоя. Аминь".

***

- Ну, что перестал наконец выть? Ну - молодец, молодец, хорошая собачка. А ну-ка! - Вверх взвилась его правая рука. - Ай да прыжок!.. Ну, куда они все пропали, Джемка? И Жилик (Жильяр - преподаватель франц. языка - Н. Б.) какой-то не такой, глаза прячет.

Наконец они пришли.

- Папа! Джой выть перестал. Папа, я хочу, чтоб в Кресты мы с дядей Григорием пошли.

- Это невозможно, Алексей, его больше нет. Его убили. Мы сейчас с его погребения.

Коробка выпала из рук, все внутри сжалось и похолодело, в ноге проснулась старая боль.

- К-как убили? Он что, на фронт ездил?

- Нет, убивают не только на фронте.

- А, а, кто, как? Как можно его убить?! Кто?! За что?!

- За то, что мы его любили. А убили наши с тобой подданные. Граждане!

- Когда ехал сюда, ты уже знал?

- Прости, знал.

- Джойка поэтому выл?

- Да.

- А перестал почему?

- Так, панихиду отслужили, погребли, сейчас он на пути к Царству Небесному, чего же выть?

- Ты накажешь убийц, папа?

- Нет. Григорию Ефимычу это не надо. А убийцам Бог воздаст.

- И ты уверен, что надо так поступить, это Его воля?

- Да.

Царевич опустил голову. Он всегда чувствовал, что его отец имеет право говорить вот так про Божью волю.

- Но все-таки, Ники, все эти михайловичи ладно, но Элла, как она могла дать убийцам телеграмму, что она приветствует их патриотический акт? Это же невозможно!

- Совершенно верно, Аликс, дорогая, это невозможно, не было телеграммы, монахиня Елизавета, вдова убитого террористами, не может одобрить убийства. Телеграмма подстроена полицией.

- Полицией?!

- Да они мне кипы подсовывали материалов о гулянках-пьянках нашего Друга (Распутин - Н.Б.), которых не было. Приходит сигнал из полиции, что он в "Яре" гуляет, а он в это время у меня сидит. А в "Яре" гуляет какой-то ряженый.

- Ох, Господи, иногда мне кажется, что наша семья в таком одиночестве.

- Нет, Аликс, мы не в одиночестве, мы - в осаде.

Она со страхом посмотрела на супруга.

- А впрочем, не совсем. - Он, улыбаясь, показал на дверь. Там сидели Джой и Джемми.

- Забавная парочка, - тоже улыбаясь, сказала Царица, - особенно смешно, как она у него под брюхом бегает, не касаясь спиной брюха.

Джой лежал рядом с уже уснувшим хозяином, стерег его сон, готовясь уснуть самому и поскуливал, радуясь миру и тишине царившим в этой огромной замечательной конуре под названием Александровский дворец. Мир и тишина жили в каждом обитателе дворца, это Джой очень остро ощущал, вдруг вспыхнувшая непонятная тоска прошла, и ему казалось, что успокаивающие благие волны дворцовых мира и тишины должны накрыть собой всю землю и вся земля должна почувствовать какие замечательные у него хозяева, и порадоваться за него, английского спаниеля, живущего в русском дворце.

***

Когда иерей Афанасий вышел на улицу, его зашатало. Встречный удар бурного весеннего солнца Великой Субботы явился довеском к тому состоянию ошеломления, в котором он пребывал. Ему казалось сейчас, что на фоне солнечных лучей, бьющих по глазам, стоят те, кого он только что исповедовал, - бывший Царь и его семейство и это от них идет сияние. Сейчас до него дошло окончательно и выразилось в скороговорочной фразе испуганным шепотом: