Царственная блудница

Настало секундное замешательство, после коего ножницы были извлечены бог весть откуда, быть может, даже из под земли, и поданы на серебряном подносике. Дрожа от ярости и наслаждения, Елизавета схватила их правой рукой, в то же время левой вцепившись в прядь светлых волос, украшенную розою.

Чик чик! – и локон вместе с цветком свалился на пол. Императрица уставилась в расширенные, как бы незрячие глаза Лопухиной, которая от неожиданности и ужаса, чудилось, потеряла способность соображать, и со всего плеча отвесила ей две пощечины. А ручонка у Елизаветы была тяжелая, батюшкина…

Наталья Федоровна так и завалилась навзничь.

Императрица сделала четкий поворот через левое плечо – ать два! Самое тесное общение с гвардейцами, которые возвели ее на престол, не прошло даром! – и проследовала на середину залы.

Улыбнулась музыкантам, чтоб продолжали играть:

– Алемана, господа! Танцуем алеману!

Все засуетились, освобождая середину залы для выхода первых пар. Елизавета осмотрелась, выбирая себе партнера. Она любила танцевать с маркизом Ботта д’Адорно, посланником австро венгерской королевы Марии Терезии, и сейчас послала ему приглашающую улыбку.

Маркиз, темпераментный, как итальянец, и галантный, как француз (он и был наполовину француз, наполовину итальянец по рождению!), немедля устремился на зов, с озабоченным видом огибая по пути группу придворных, которые над чем то суетились.

– Что там такое? – спросила Елизавета, нетерпеливо помавая ручкой, чтобы люди разошлись и не мешали танцевать.

– Осмелюсь доложить, – подсунулся к плечу распорядитель, – статс дама вашего величества Лопухина упала в обморок.

– Ништо ей, дуре! – фыркнула Елизавета, подбирая юбки и выставляя кончик башмачка, чтобы изготовиться к первой фигуре.

Этак она всего лишь за розу… а за платье что станется с Афонею?! Самое малое, что ее ждет, это что императрица прикажет ей раздеться принародно, а при отказе велит подать ножницы и изрежет на ней злополучные зеленые шелка на мелкие кусочки!

Она подняла глаза, ожидая, что взгляд императрицы поразит ее, подобно молнии, однако увидела, что взор Елизаветы Петровны устремлен вовсе не на нее. Императрица слушала Гембори, который бормотал: невеста де племянника моего Гарольда, племянница господина Бекетова, полковника… – слушала Гембори, но смотрела не на него, а на названного полковника. Очень странное было у нее выражение, очень странное, пожалуй, что растерянное. Бекетов же в свою очередь не сводил с нее взгляда, назвать который страстным – это все равно что сказать о солнце, что оно теплое.

Императрица и ее бывший фаворит с превеликим трудом отвели глаза друг от друга, и это было немедля замечено всеми присутствующими, в том числе, само собой, Афонею.

– Очень милое платье у вас, душенька, – рассеянно пробормотала императрица. – Такие свежие тона. Я и сама зеленый цвет очень люблю.

И с этими словами она проследовала дальше, сопровождаемая группой своих дам, которые шелестели шелками и шепотком:

– И в самом деле, обворожительное платье!

– Какой прелестный цвет!

– Милочка, вам это ужасно к лицу!

– Чудненько, ах, чудненько!

Таким образом, оплошность модистки сошла Афоне с рук – то есть, вероятней всего, не была даже примечена.

Ничего не понимая, уничтоженная переглядкой Никиты Афанасьевича с императрицей, девушка почти незряче переводила глаза с одной придворной на другую – и вдруг вздрогнула, увидев знакомое лицо. Мимо прошла та самая красивая дама, которую Афоня несколько дней назад спасла от Гарольда Гембори и его ужасного Брекфеста. Она только и сказала о себе, что полька, но причину тайного появления в посольстве не объяснила, а Афоня была так взволнована, что забыла спросить. И вдруг ее осенило: если полька принадлежит к числу дам государыни, значит, является, как и все они, поверенной ее тайн. А еще врала, мол, готова повредить той даме, которую ненавидит Афоня! Что, если Елизавета Петровна посылала ее последить за Бекетовым, а может быть, и передать ему любовное послание?! Видно же, видно, что она к нему неравнодушна! Итак, между ними все начнется сначала, ну а Афоне останется только умереть.

Эта догадка мгновенно овладела сознанием девушки, и Лия де Бомон, которая украдкой послала ей улыбку, наткнулась на взгляд, исполненный враждебности и ненависти, расплывшихся в слезах. Невеста Гарольда Гембори с трудом удерживалась, чтобы не разрыдаться. Лия была не так глупа, чтобы решить, мол, дело в платье, которое оказалось почти точной копией императрицыного, и в страхе ее гнева. Дело в этом мужчине, на которого Атенаис Сторман, Афоня, таращилась с таким безумным выражением. Пожалуй, это в него она влюблена, а он «сто лет… или пять, какая разница?» влюблен в некую даму…

Наблюдательной Лии не составило труда догадаться, в кого из всех присутствующих может быть влюблен этот красавец. Конечно, в императрицу! Имя Бекетова так и перелетало из уст в уста, и Лии не составило труда связать концы с концами. Ах, вот это йvйnement, вот это incident[12]!