Читаем Царствие благодати полностью

Царствие благодати

Мальчик ощутил, как его трясет и покачивает. Тряска то прекращалась, то начиналась снова. Блеснула первая мысль: «Я спускаюсь под землю, это дорога в ад». Затем ожили его веки. Он несколько раз непроизвольно моргнул, пока веки не начали снова ему повиноваться. Когда моргание закончилось, он стал смотреть. Увидел, что лежит на двуколке. Впереди, спиной к нему, сидел цирюльник и правил ослом. «Значит, мы вместе спускаемся в ад», — подумал мальчик. Он начал озираться, стараясь рассмотреть темные пейзажи. Они ехали по знакомой дороге. Оказалось, дорога ведет вовсе не в геенну огненную, но от того места, куда они направлялись, до нее было рукой подать.

Чтобы спастись, мальчик должен был лежать неподвижно и дышать как можно реже и незаметнее. Он так и делал. Двуколка наконец завернула за угол стены и остановилась на задворках Кладбища невинных. Пока цирюльник копал ему могилу у стены, он лежал не шевелясь. Когда могила показалась цирюльнику достаточно глубокой, он вернулся к двуколке и взялся за мальчишку. Большой и сильный мужчина стащил его с телеги за волосы, будто он не человек, а звериная туша. Мальчик стиснул зубы, чтобы не закричать. Затем цирюльник пинками катил его по земле до могилы и ногами столкнул в яму. Мальчик упал на спину и прикрыл рукой лицо. Цирюльник торопился и сразу начал забрасывать яму землей. Мальчик посчитал себя счастливцем — благодаря темноте он смог прикрыть рот рукой и сохранить немного воздуха для дыхания. Скоро наступила кромешная тьма, а на грудь легла страшная тяжесть. Мальчик прислушивался. Наконец упала последняя лопата земли. Ему тоже досталась неглубокая могила. Он мог расслышать, как цирюльник садится на двуколку и хлещет вожжами осла.

Когда все звуки над ним стихли, мальчик пошевелил рукой, лежащей на лице и слабее всего прижатой землей. Он развернул ее ладонью вверх и начал копать. Земля подалась и тут же засыпала ему все лицо. Его внезапно охватила паника. С каждым вдохом в легкие попадало немного земли, а толща над ним все тяжелее налегала на грудь, понемногу выдавливая из него жизнь.

Но разгребать землю он не бросил. Напротив, паника заставляла его копать быстрее и яростнее. По счастью, земля оказалась рыхлой, а путь наверх — коротким. Сначала одна рука оказалась на поверхности, потом другая; теперь он мог расширить туннель и видеть над собой звездное небо. Вдохнув свежего воздуха, он непроизвольно закашлялся. Изо рта посыпалась земля и камушки, а легкие с каждым вдохом жадно впитывали свежий воздух. Прошло онемение и покалывание, которое он чувствовал во всех членах. Голова перестала кружиться. В первый раз с тех пор, как наступили сумерки, он почувствовал себя полностью проснувшимся.

Может быть, он и в самом деле проснулся только сейчас, а до этого ему снился кошмар? Может, это не земля на него давила, а тяжелые шерстяные покрывала мессера Алессандро? Он принялся ощупывать руками, что под ним. Да нет, земля. Все случилось наяву. Как гром с ясного неба грянула над ним беда. Он впал в немилость, и цирюльник в припадке ярости, как это с ним бывало, сразу, без всякого предупреждения, попытался его убить. Мальчик лежал и думал о том, что же такого он сделал сегодня с трупом, почему это вызвало у цирюльника припадок сумасшедшего гнева. Он ничего не понимал. Он же только до нее дотронулся, и все. Он только представил себе, что это мама и он может вернуть ее к жизни. Если бы цирюльник знал, как он по ней скучает, он бы так не разозлился. Или нет? Должно быть, это все желтая желчь, подумал мальчик. А что же еще?

Той осенью выпало мало дождя. Земля оставалась сухой и рыхлой. И это спасло его от жестокой смерти там, внизу. Он снова начал копать руками. Ему понадобилось много времени, чтобы откопать грудь и живот, но когда он закончил, освободить ноги оказалось сущим пустяком. Живой мертвец поднялся из могилы. Он вспомнил песенку, которую цирюльник насвистывал, когда они в последний раз были здесь, на кладбище. Пророчество, которого никто из них не понял, или цирюльник давно решил с ним расправиться?

Он немного постоял, вглядываясь в темноту могилы. Затем развернулся и направился к дороге. Выйдя на дорогу, он пошел прочь от Падуи, все дальше и дальше. Он брел всю ночь. На перекрестке он выбрал дорогу не в Венецию, а в сторону от моря. Только с рассветом он прилег на обочине, чтобы вздремнуть. Когда он проснулся, было далеко за полдень. Разбудил его человек в сером балахоне. Он и раньше видел на дорогах нищенствующих монахов и знал, что они за люди.

— Похоже, ты ушел очень далеко от дома, — сказал серый брат и посмотрел на него весело и участливо.