Мир сегодня утром прекрасен. Они с Робертом выходят с четвертого кольца на треть, возвращаясь к дому номер сорок девять. Деревья, которые обрамляют тротуар, окна зданий и потрепанные маркизы — все это больше, чем красиво. Все словно купается в красоте. Отлакировано ею.
Есть кое-какие мелочи, по которым Пия будет очень скучать, и отчасти ей их уже не хватает. Ее подруга Дженна не любила пудинг, поэтому всегда приберегала пудинги для Пии, еще с тех пор, как они были совсем маленькими. А вместе с Рут, двоюродной сестрой, как-то летом они изобрели свой язык, и во время одной особенно звездной ночи, когда весь город собрался на большой лужайке посмотреть на далекие планеты, они с Рут шептали-напевали выдуманные слова друг другу, лежа рядом, почти соприкасаясь лбами, хихикая и поверяя друг другу секретики.
А теперь Дженна мертва, и Рут тоже, и ее родители. Но Пии совсем не грустно.
Она поднимается по узкой лестнице дома номер 49 и ждет, когда ее нагонит Роберт. Он чуть полноват, немного не в форме и пыхтит за ее спиной. Их только двое! От этой мысли у Пии в животе как будто захлопали крыльями птицы. Из всех людей в мире остались лишь они двое!
Квартира Пии — на шестнадцатом этаже. В каждой квартире этого дома есть стеклянное окно, которое выходит в коридор; так уж строили эти дома — чтобы жить общинно и дружно.
Теперь, проходя мимо окон, они видят в каждом застывшие кадры смерти.
Семьи полукругами сидят за столами. Кто-то упал, кто-то неподвижно смотрит вперед, рты у одних открытые, у других закрытые, некоторые держатся за руки, подбородки неестественно перекошены, напитки в основном допиты, иногда только начаты. И на каждом столе — большое блюдо с остатками отравленного мяса.
Пия знает всех, кого видит в этих окнах. Ее соседи. Ее одноклассники. Ее друзья. Рассажены вокруг стола, как куклы. Застыли на месте. Убили себя в служении Господу.
«Как диорамы, — думает Пия. — Как проекты, которые мы делали в школе».
Она замедляет шаг снова, чтобы Роберт мог ее догнать, и ободряюще кладет руку на его потную спину. Он нервно ей усмехается, и они продолжают идти, теперь уже бок о бок. С Робертом вышло странно. В школе Пия едва его замечала. Но теперь она чувствует за него ответственность, чувствует бремя. Она должна позаботиться, чтобы с ним все было в порядке. Кажется, Роберт потрясен: он так бледен. Он молчит, и лицо у него напряженное.
— Я тебя не виню, — говорит она внезапно и берет его за руку.
Его глаза удивленно расширились, и она пожимает его ладонь. Они остановились у поворота. За углом будет квартира Пии — и ее мертвые родители.
— Ты был прав, — говорит она ему. — Мы поступили правильно.
— Да… — говорит он, но смотрит не на нее, а в пол. — Я знаю.
Но он не знает. Он ей не верит, и она это видит. Он, наверное, винит себя. Гадает, что они будут делать, как будут дальше жить. Как будет продолжаться мир.
«Вместе мы справимся», — думает Пия.
Она довольна собой, довольна зрелостью и правильностью этой мысли.
Справятся. Они справятся вместе, потому что у них не будет выбора.
— Пойдем, — говорит она и берет Роберта за руку.
Они заворачивают за угол.
Эта сцена такая же, как и все остальные: мать и отец Пии сидят друг против друга за кухонным столом, молча и неподвижно, и глаза у них, как у кукол. Третий стул — Пиин — пустой. В центре стола стоит блюдо с мясом, и от него очень мало что осталось. Это ядовитое мясо. Электрический нож лежит возле неподвижных пальцев отца. «Интересно, нож еще работает?» — задается Пия праздным вопросом. Или батарейка села? И тоже мертва.
Только теперь, глядя в пустые глаза матери, Пия чувствует укол горя. Короткий наплыв печали. Ждали ли они, что она вернется? Или думали, что кто-нибудь ее обнаружит? Что кто-то из Центра в последнюю минуту узнал о тайне ее семьи: глухоту их дочери к воле Господа? И ей, следовательно, не позволено было пройти?
Мама, конечно, была бы в отчаянии: весь мир ожидало веселье и вечная гармония, весь мир, кроме Пии. Наверное, мама протестовала. Если мама и вправду считала, что они направляются в рай, она не захотела бы идти туда без дочери.
И все-таки — вот она. Ее тонкие руки упали по бокам, как будто она устала.
Вот она. Она съела. И она умерла.
Пия качает головой из стороны в сторону. Неважно. Это не страшно.
— Все будет хорошо, — снова говорит она Роберту. — Так или иначе, но все будет хорошо.
Печаль снова ушла. На печаль просто нет времени. Нет времени. У Пии внезапно возникает ощущение миссии. Как будто у нее в голове голос и он говорит ей, что делать: «Отнесите их вниз. Отнесите их вниз».
Но это только «как будто». На самом деле никакой голос ничего ей не говорит.
Она не слышит ни шепота Бога, ни его эха. Даже сейчас в ее голове все еще тихо, а голос, который ясно говорит поверх тишины, — ее собственный. Спокойно и размеренно он объясняет, что надо сделать.
Пия всю свою жизнь ожидала, что Бог даст ей инструкции, но больше не ждет. Она не хочет, чтобы ею командовали. Она сама знает, что делать.
— За работу, Роберт, — говорит она.