Царство. 1951 – 1954

— Да что мы, богачи, в самом деле?! — возмущалась родительница. — Ценностями бросаемся! Это нам ой как пригодится! — и незаметно, чтобы не попасть на глаза невестке, стаскивала то одно, то другое в свою комнату и удовлетворенно вздыхала: — Спасла! Нинка-то ничего не жалеет, по миру нас пустит! — Правда, схоронить от упрямой Нины Петровны удалось далеко не все.

Сегодня снова занимались сортировкой.

— Зачем дряхлое барахло за собой таскать? — откладывала старье Нина Петровна.

К счастью, маму Никиты Сергеевича с огромным тюком в руках, который она наотрез отказалась отдать, уже перевезли на новое место, но поселили бабушку не в княжеском доме, а в стороне, за садом, где стоял небольшой бревенчатый сруб.

— Здесь мне спокойнее будет, — призналась сыну Ксения Ивановна. — Я в мраморных хоромах с ума сойду. Буду к вам в гости ходить, а лучше вы ко мне! — тараторила бабуля.

Нина Петровна обрадовалась, когда эту новость узнала.

С отъездом мамы Никиты Сергеевича сборы пошли веселей. Не складывались у невестки отношения со свекровью — в принципе, это дело житейское.

По большому счету, в новый огаревский дом можно было ничего, кроме книг, не брать. Госдача от начала и до конца укомплектовывалась казенным имуществом, как правило, трофейными дорогостоящими вещами. На любой, даже очень придирчивый вкус, на складах Хозуправления необходимое находилось: и мебель изысканная, и картины в золоченых рамах, и ковры тонкой ручной работы, и невообразимые вазы, и разнообразные сервизы. А сколько хрустальных люстр! Добра из Германии вывезли немерено.

Переезжали Хрущевы нечасто. На Украине прожили шесть лет, а в конце сорок девятого товарищ Сталин Никиту Сергеевича снова в Москву возвратил. Семикомнатная квартира на улице Грановского за Хрущевым с 1945 года была закреплена. Как руководителю Москвы, загородную дачу в Ильичево предоставили. И вот теперь — княжеский дворец!

После смерти Сталина Нине Петровне стало понятно, что статус мужа изменился, стал супруг ее совсем большим человеком, прибавилось охраны, обслуги.

— Морозец-то отпустил, — проговорила горничная.

И действительно попустило, минус один, не более. Еле различимая дымка парила в воздухе. Так всегда бывает, когда теплеет. Снег осел, сделался грубым, неряшливым. Природа освобождалась от холода.

— Задышала земля, — отозвалась Нина Петровна. — А вспомни, как февраль лютовал, казалось, камень вымерзнет!

Люба счастливо улыбалась:

— Надоела зима.

— Любонька, а, Любонька, скажи, дети ели? — забеспокоилась хозяйка.

— Кушали.

— Илюша хорошо поел?

— Хорошо. Котлетку скушал куриную, а пюре немного оставил.

— Не голодный, точно?

— Не-е-е! — замотала головой горничная.

Нина Петровна удовлетворённо кивнула.

— Теперь, Любонька, в спальню пойдем, там пособираем. Скажи, чтобы пустые коробки туда несли.

— А кабинет? — показала на дверь Люба. — Там-то не были!

— В кабинете Никита Сергеевич сам приберет, он там ничего трогать не разрешает.

14 апреля, вторник

С обратной стороны кремлевской столовой, той, где готовили не высшему руководству, а всем рангом ниже, в узком кабинете с низкими кирпичными сводами, имеющим одно единственное продолговатое окно, выходившее в глухой каменный двор — крошечное пространство между стоящими почти вплотную зданиями, сидели два генерала.

— Что будет? — с сильным кавказским акцентом, печально проговорил седовласый генерал-грузин.

— Несладко будет, — отозвался генерал помоложе, сидящий за письменным столом, сухой, длинный, с острым насмешливым взглядом. На его гимнастерке красовалась внушительная орденская колодка, но похоже, не он был среди них старший. И генерал за столом был грузином.

— Как бы, Ваня, нас с тобой за порог не выставили, — продолжал пожилой толстяк.

— Лаврентий Павлович не даст. Золотой человек! — с ударением отвечал зав столовой.

— Лаврентий Павлович замечательный человек, да только ему могут подхалимы напеть, голову задурить, время, сам знаешь какое, точно пожар кругом! — с опасением высказался старший.

— Ты, Роман Андреевич, не кошмарь, не пропадем!

— Тебе легко говорить, ты кремлевской столовой заведуешь, на тебя внимания не обратят, а я то в Кремле кручусь, закупаю, то по булганинским домам с харчами мотаюсь.

— Николай Александрович нынче в чести, с ним не пропадешь.

— Меня любит. Знает, что я к нему от Иосифа Виссарионовича пришел! — добродушно отозвался сталинский снабженец. — Пару раз я Маленкову продукты возил, жена у него — цербер, там точно не задержусь. Хорошо Булганин меня к себе тянет. Посадит напротив, обстоятельно объяснит, что требуется. Любит покушать!

— Радуйся! — отозвался бывший сталинский шашлычник.

— А ведь Георгий Максимович председателем правительства стал, а не Булганин и не Берия! — тихо добавил Роман Андреевич.

— Георгий Максимилианович! — поправил Ваня.

Седой генерал осекся.

— Смотри, не путай!

— Вырвалось! — поежился снабженец.

— Каждому ясно, что за главного теперь товарищ Берия, — разъяснил шашлычник.