Царство. 1951 – 1954

— Вот пуговица. Ее, понятно, плохо видно, но не сказать про нее не могу. Металл затрачен, время затрачено, люди работали, портили вещь! Почему пуговицей ее обозвали, непонятно — дырочка для пришивания у нее одна. Как ее пришить? Нельзя дальше терпеть такие безобразия! Качество товара решает дело, а вы гонитесь за количеством, наряды закрываете. Вопрос не в речах, не в обещаниях, а в добросовестном труде, в том, чтобы действительно организовать работу и изготовить стоящую вещь. Завод имени Дубова выпускает утюги, которыми совершенно невозможно пользоваться, вместо ручки в утюг ввинчено неудобное кольцо. Что за отношение?! И еще цены. Свистопляска с ценами. На одном конце улицы три рубля вещь стоит, на другом та же вещь — уже пять. Разберитесь! — Хрущев посмотрел на городское руководство. — А не то прокуратура разберется.

А мебель? Вы уж извините, мебель сюда я на горбу приволочь не смог! После войны мы хотели всех усадить, чтобы не стоя, а сидя люди могли покушать, стульев не хватало. Усадили, решили проблему. Красотой тогда мебель не отличалась, делалась просто. Сегодня людям хочется комфорта. Настал черед удовлетворить эстетические чувства человека, а мы — пугаем. Что о нас скажут? У виска пальцем покрутят, получив такую пуговицу, или такую ложку, или стул, на который сесть опасно! Слышу, сидят, возмущаются — деды наши лучше делали! Да какой ты внук, черт тебя возьми, если деды хорошие были, а внук безрукий?! — прокричал Хрущев. — Исправляйтесь, хватит плыть по воле волн!

В зале захлопали.

— Подождите хлопать, подождите! — замахал Хрущев. — И конечно, я не могу смолчать об общественном питании. Там работают такие нахалы, которые перешли все границы! Хозяйки знают, что значит варить суп на пять человек, а если вдруг нужно накормить семь, то чуть разбавят суп водой. Если к вам случайный гость заглянет, вы ему в супе не откажете. А жулик в столовой что делает? Одну четвертую он кладет по сговору с другими жуликами в свой котел, и масло туда кладет, и мясо забирает, и овощи себе откладывает, только про воду забыл, но ее и так в избытке. Это еще хорошо, если одну четвертую сопрет, некоторые умудряются ухватить половину! Знаете, в песне поется о диком утесе на Волге, который мохом оброс? Если есть такой утес в торговой организации — руководитель, которой мохом оброс, так надо с него не мох снимать, а вместе с мохом, к чертовой матери, выдирать и выкидывать!

В зале раздался смех и аплодисменты.

— Некоторые могут сказать — вот Хрущев разошелся, смотрит через такие очки, что в торговле одни жулики. Нет, не одни. Но ведь как получается: если человек ходит около угля — одно дело, а если около меда — совсем другое. Один старается закрыть рот, чтобы пыль угольная не попадала, а тот, что у меда, если язык высунет — не обожжется!

1 мая, пятница

Май! Все пронизано его светом, его музыкой: воздух, солнце, улыбки. Звенит май, разливается, как полноводная река, щебечет лаской, ластиться и завораживает. Неизъяснимое притяжение рождается между сердцами — между мужчиной и женщиной. Чувства полны нежности, жизнь — величием. Но не всегда май в России был беззаботен, май в России месяц исторический, изменивший судьбу великой страны. В мае в полный голос прозвучали разговоры о свободе, равенстве, величии человеческой души, непримиримости к рабству, насилию, несправедливости, и собирались люди, и ругали прогнивший царский режим, и гордо подняв голову, шли на баррикады! Было это пятьдесят лет назад, тогда май превратился в месяц кровавых стачек и забастовок.

После Социалистической революции, когда власть отняли большевики, Первое мая сделали праздником государственным, назвав Днем международной солидарности трудящихся. Но не только притягательной весною и стремительным революционным порывом знаменит Первомай, первого мая стали неофициально праздновать Великую Победу. Нацистская Германия подписала капитуляцию в ночь с восьмого на девятое, и Красную площадь, все советские города, раскрасили праздничные огни салюта — победители ликовали! Но Сталин не спешил увековечить всенародное празднование. Кто-то утверждал, что он специально влил военное торжество в весенний праздник революции, не хотел, чтобы народ расхолаживался, получив длинные выходные; кто-то осторожно намекал, что генералиссимус не намерен делить лавры победы с полюбившимися военачальниками: ни с Жуковым, ни с Рокоссовским, хотелось вождю, чтобы поскорей забыли о прославленных полководцах, и скоро оказались легендарные маршалы далеко от Москвы: Жуков — в Берлине, Рокоссовский — в Варшаве; даже лубянского командира Берию удалили из силовых структур. Возжелал правитель, чтобы лишь его слава гремела «от Москвы до самых до окраин!», чтобы один он сиял на небосклоне! Но, как ни старался Иосиф Виссарионович, Первое мая сделалось всенародным Днем Победы.