Царство. 1955–1957

Жуков беззастенчиво распахнул платье и поцеловал жену в голый живот.

— Георгий! — пытаясь запахнуться, запротестовала Галина. — Увидят!

Он погладил место поцелуя, а потом снова поцеловал, и лишь затем поправил одежду.

— Жду его не дождусь, ребеночка! — улыбнулся военный.

Галя мягко поцеловала мужа в затылок. Георгий Константинович выпрямился, все еще продолжая ее обнимать.

— Так ты меня в море везешь?

— Везу!

— Будешь со мной купаться?

— Сплаваю.

— Одни поедем, надоели все! — продолжала Галя.

— Одни. С катером я неплохо управляюсь.

Если не было волнения, супруги Жуковы уезжали подальше и голышом купались в открытом море. По-настоящему родные, будто созданные друг для друга, они постоянно находились вместе. Маршал любовно обнял жену, и они не торопясь двинулись к причалу.

— Хрущев просит в Югославию съездить, с Тито поговорить.

— Поедешь?

— Собираюсь. Жалко, что без тебя.

— Ты же знаешь, я не могу.

— Знаю. Привезу тебе гостинцев.

— Я буду скучать!

— А я как заскучаю! И по нему скучать буду, — и Жуков снова прикоснулся к животику жены. Она удержала его руку, чтобы муж мог почувствовать настойчивые движенья внутри, но малыш будто понял, что рядом папа, и лежал смирно.

— Если будет девочка, назовем Маша, — улыбнулась Галя.

— А если мальчик — Костя, в память моего отца, — проговорил Георгий Константинович.

Жена согласно кивнула.

— Никита странный, — двигаясь к катеру, продолжал супруг. — Конева в провожатые сует. Я его не люблю. Конев известный флюгер, куда ветер, туда и он, то на врачей нападал, потом для Берии расстрела требовал, после Сталина проклял, неровен час и на меня замахнется!

— Ну что ты говоришь, Георгий! Что за вздор!

— Вздор? А чего Хрущев в провожатые его тычет?

— Так не бери Конева с собой!

— Ясно, не возьму. Еще Миронова предлагает.

— А это кто?

— Хрущевский кадр, в Кировограде при Никите секретарствовал. Одно время у Серова в замах ходил, теперь в ЦК возглавил Отдел административных органов.

— Он-то у Тито зачем?

— Видно, хочет Никита Сергеевич, чтоб я под присмотром был, — слова «Никита Сергеевич» Георгий Константинович выговорил с подчеркнутым ударением. Маршал Советского Союза лениво потянулся, разморило под солнцем. — Не понимает Никита-дурак, что за мной армия!

Завидев военачальника с супругой, матросы концами подтянули катер ближе, так, что он намертво замер у основания бетонного пирса и в него можно было безбоязненно перейти.

— За ним самим присмотр нужен, несет его. То в одну сторону шарахается, то в другую, потому его чуть из Кремля и не выкинули. В политике четкость нужна, ясность, а не шараханье. Никого я с собой не возьму! — заключил Жуков.

— Правильно, — поддержала жена.

— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза! — вытянулся старший по причалу.

— Вольно, мичман! Где моя свежая рыба? Не наловили?!

— Наловили, аж два ведерка. Ставрида и пикша! — доложил мичман. — На кухню отнесли, Генриху.

— Молодцы!

— Рады стараться!

— Давай-ка, обопрись! — маршал подставил жене руку.

Они перешли в катер.

— Отпускайте, ребята!

Матросы мягко толкнули суденышко, Жуков завел мотор. Галина пристроилась рядом с мужем. Катер медленно разворачивался, покачиваясь на плавных волнах.

— Еще Никита на охоту зовет, — выкручивая руль, проговорил Георгий Константинович и окончательно развернул катер.

— Зверюшек жалко! — нахмурилась Галя.

— Я не еду. Если хочешь, говорю, давай по тарелкам стрелять.

— Какой ты у меня хороший! — просияла супруга.

— Покупаемся, а потом я тебя мороженым угощу. Генрих к обеду шоколадное сготовит!

— Капельку съем, простудиться мне сейчас невозможно.

— По-е-ха-ли! — прокричал маршал и поддал газ. Катер высунул нос из воды и, набирая скорость, пошел вперед.

12–22 августа, понедельник-четверг

Москва распахнула двери гостям Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Столица готовилась к этому большому событию загодя — школы, где должны были проживать участники фестиваля, ремонтировались, в классы завозились кровати, шкафы, в школьных буфетах менялась мебель, вместо видавших виды массивных столов и неподъемных табуретов привозили удобные легкие стулья и изящные столики, стены внутри перекрашивались в теплые приятные тона. Чтобы город наполняли задорные мелодии и душевные песни, на каждом углу цепляли репродукторы. Комсомол снова и снова разъяснял о нерушимой дружбе народов, вспоминал об упрямой борьбе с эксплуататорами и тиранами, говорил о том, что СССР протянет руку дружбы и помощи любому угнетенному народу — и в Африку, и в Азию, и в далекую Латинскую Америку! Своей открытостью москвичи должны были продемонстрировать, как дороги им посланцы далеких стран. Город наполнялся радушием, радостью. На главных улицах сверкала праздничная иллюминация, появились цветастые приветственные плакаты, тут и там благоухали клумбы, зеленели скверы — более семисот тысяч деревьев и кустарников было высажено в столице. Повсюду катали новый асфальт.