Царство флоры

Катя собиралась поговорить с Колосовым сразу же после утренней оперативки, но тот сначала был у шефа, а затем вообще уехал из главка. Клубные новости пришлось пока отложить. А Катя не знала, куда деть себя от нетерпения. Бессонная ночь – вот странность – физически на ней никак не сказалась. Вернувшись из клуба (Анфиса поехала к Кате, потому что до Фрунзенской набережной на такси было ближе, чем до родного ей Измайлова), они приняли горячий душ, напились крепкого кофе и встретили рассвет, треща как сороки, обсуждая увиденное и пережитое. Анфиса кляла себя за то, что в острый момент конфликта позабыла про камеру: «Вот снимки бы вышли, как та на нас с ножом кинулась, а Фанька наблюдала». В семь часов в квартире раздался звонок. Катя схватила трубку, предчувствуя… Звонил не Драгоценный, звонил Мещерский. Храбрился, бормотал: «У нас все хорошо. Отдыхаем. Как ты?» – «Сережа, что там у вас творится? – не выдержала Катя. – Я же чувствую, не обманывай меня». – «У нас? Ничего такого, все нормально, не беспокойся. Тут кругом горы и вообще, знаешь, очень красиво».

Анфиса только хмыкнула: ништяк, ты же видишь – оба живы-здоровы. Ну, может, малость горилки перепили. Но Катя… Тревога, которую она все эти дни гнала от себя, вырвалась наружу. Что-то должно случиться. Она не могла объяснить себе ЭТО словами. Что-то случится. И это надо предотвратить. Спасти.

Но кого? Кого и от чего надо было спасать? Драгоценного, о чьем местонахождении там, в Карпатах, она имела самое смутное представление? Или же…

На работе, прежде чем засесть за очередную статью для «Криминальной хроники», она спустилась в розыск. Справилась в отделе убийств – установлено ли, какое растение имитировалось тем пластиковым цветком, извлеченным из трупа Голикова. Но каких-либо данных от экспертов еще не поступило.

В отделе убийств кипел ажиотаж: все были заняты какой-то машиной. Катя поначалу не поняла. Потом прислушалась – колосовские коллеги связывались с МЧС и службой Мосводоканала, вызывали водолазов и кран.

— В чем дело? – спросила она одного из оперативников.

— На Левом берегу в Химках, в речном затоне у Кольцевой, машина обнаружена, милицейская «Волга». Видимо, угнанная, затопленная. С катера патруль заметил, чуть не наскочили на нее, как на риф, – объяснил тот. – Никита Михайлович распорядился, как поднимут, осмотреть тщательно салон и багажник. Это ведь совсем близко от железнодорожного моста, где тело нашли.

Катя недоверчиво выслушала: милицейская «Волга»? Какой идиот рискнет угонять именно такую машину?

Она написала очерк, набросала план еще одной статьи. Отвезла материалы в журнал, вернулась в главк. И столкнулась с Колосовым в вестибюле – он тоже только что приехал.

Как часто они сталкивались вот так – случайно, а может, в этом была какая-то закономерность?

— Никита, у меня новости по Фаине Пеговой, – сказала Катя. – Я вчера с ней пыталась познакомиться, да не слишком удачно.

— Пойдем пообедаем, а? – Колосов выглядел задумчивым.

Они вышли из главка, перешли на противоположную сторону Большой Никитской. Устроились на летней веранде кафе у консерватории. Колосов заказал себе и Кате по бифштексу с картошкой и жареным луком.

— А где ты был? Я тебя с утра разыскивала. – Катя решила, что свой жареный лук отдаст ему.

— Тихомирова на даче навещал, – ответил он. – Ну, и что с Пеговой?

Катя рассказала все. Про приятельницу по имени Аля и про нож – особо.

— И там тоже был нож? – Колосов хмыкнул. Финку, изъятую у Тихомирова, он успел на обратном пути уже забросить в ЭКУ на экспертизу. – И она на вас с Анфисой бросилась?

— Она нас… как бы это сказать… приревновала к Пеговой. – Катя почувствовала, что ей как-то неловко, некомфортно. – Этот клуб, «Сто сорок по Фаренгейту», – эксклюзивный для лесбиянок. И они – Фаина и эта ее психоватая…

— Ойцева ее фамилия, кстати, в прошлом – профессиональная спортсменка, бронзовая призерка по биатлону.

— Призерка? Они – лесбиянки. Ты сам говорил – живут в одной квартире. И это как-то не вяжется с тем, что ты рассказывал про Фаину и покойного Голикова.

— Она умыкнула его на моих глазах из оранжерейного царства, – ответил Колосов. – Подружку свою кинула, не моргнув глазом.

— Но, Никита…

— Может, сейчас она и лесбиянка, а до этого имела связь с Голиковым. Косвенно это подтвердил Тихомиров. И Арнольду-Бойко башку крутила. Занятная баба, – Колосов усмехнулся, словно вспомнил что-то. – Ладно, сегодня будем выяснять.

— Сегодня? Ты хочешь сказать…

— Дома она сейчас, отсыпается, видно. Часикам к пяти мои орлы ее сюда, в главк, доставят. Пора ближе знакомиться с такой неординарной фигурой.

— По мнению Анфисы, она типичный нарцисс.

— Чего? Это в смысле привлекательности?

— В смысле самовлюбленности, самолюбования, – ответила Катя. – Есть такой греческий миф о Нарциссе, он был влюблен в самого себя, точнее, в свое отражение в воде. Нимфа Эхо любила его, но он ею пренебрегал, ей оставалось лишь повторять за ним его же слова. Кстати, они оба изображены на той картине.

— Какой еще картине? – Колосов хищно кромсал ножом бифштекс, сочащийся розовым соком.

— «Царство Флоры», там у них. Ну, у НИХ.

Он взглянул на нее.

— Ты что не ешь? Катя, остынет.

— Да, сейчас, – она кивнула. – Только забери у меня жареный лук.

До вечера она снова занималась у себя в кабинете статьей. А Колосов то и дело звонил в Химки на Левый берег, где поднимали со дна затона машину.

В десять минут шестого с КПП сообщили – гражданка Пегова Фаина Игнатьевна здесь, доставлена. Нужно выписать временный пропуск.

Катя должна была прослушать запись допроса позже – Колосов, как только Фаину Пегову привели, сразу же включил диктофон.

Про себя отметил: внешне фигурантка никак не изменилась. Глаза не заплаканы, не опухли, значит, не слишком скорбела о смерти сердечного друга (или пока еще не в курсе?). Волосы стильно уложены, на лице макияж. (А ведь взяли ее не из салона красоты, а из квартиры. Кто же ее причесывает, красит, как куклу Барби, неужто еще один друг сердечный – Алевтина Ойцева? И вообще, раз они вместе живут, кто у них кто? Кто муж? Кто жена?)

— В чем дело? Я вас, кажется, спрашиваю? В чем дело? Звонят, вламываются в квартиру – собирайтесь, едемте с нами. Это что – у нас опять тридцать седьмой на дворе?! С новым гадом, товарищи?!

Колосов вернулся к реальности (а то малость повело куда-то в сторону) – разгневанная и от этого особенно красивая Фаина обращалась к нему. Стояла, выпрямив спину, игнорируя предложенный оперативниками стул.

Колосов тоже встал из-за стола.

— Майор Колосов, уголовный розыск области, – сказал он. – В Воронцове не успел вам, Фаина Игнатьевна, представиться.

— В Воронцове? У Андрея? – Фаина подняла брови. – Ах да… это были вы? И вы из милиции?

— Я из уголовного розыска. Начальник отдела убийств. И приезжал я к Балмашову в Воронцово в том числе и по поводу вас.

— Меня? Но что я сделала противозаконного?

— Я хотел поговорить с вами о покойном гражданине Бойко. Кажется, вам он был известен под именем Арнольд. Ну, и насчет его работодателя – Суслова Аркадия.

— Я знаю только, что Арнольд… он погиб, его убили. – Фаина наконец-то соблаговолила сесть. Полы ее летнего белого пальто из льна разошлись, и Колосову открылись стройные загорелые ноги в открытых босоножках со стразами на умопомрачительной шпильке.

— Вы давно его знали?

— Около полутора лет.

— Близко?

— Хотела узнать ближе, но не успела.

— А Голикова Марата?

— Марат… а при чем тут он? Они не были знакомы с Арнольдом. Я бы такого знакомства не допустила, – Фаина усмехнулась. – Вообще, у них было мало общего.

— Кроме одного – они оба покойники.

— Что?

— Ваш знакомый, ваш приятель Голиков Марат Евгеньевич застрелен.

— Марат застрелен?! Как и Арнольд? – Фаина закрыла губы рукой. – Боже… боже мой… как же это… Нет, это неправда. Вы обманываете, разыгрываете меня.

— Он мертв, вот снимки с места происшествия, – Колосов бросил на стол фотографии.

Фаина наклонилась над ними и вскрикнула. Отвернулась. Реакция ее вроде бы вполне соответствовала ситуации. Однако Колосову она показалась все же излишне нарочитой, театральной – эти жесты, словно заученные на сцене или под объективом камеры.

— Когда это произошло? – спросила она.

— В ту ночь. Когда он уехал от вас.

— От меня? Откуда вам это известно? Он у меня не был.

— Он у вас был, Фаина Игнатьевна. И не надо отрицать очевидные факты. – Колосов проверил в ящике стола диктофон. Позже с Катей они фраза за фразой проанализируют ее ответы, ее тон.

— Да, конечно, если вы откуда-то знаете… Он сам сказал перед смертью? Он не сразу умер, да? Был какое-то время жив? – В ее глазах, таких гневных и презрительных минуту назад, читалась лихорадочная тревога.

— Нет, он умер сразу. В него выпустили три пули.

— Боже… И в Арнольда тоже стреляли. Я думала, что его убили… ну, те люди его круга, с которыми он общался. Он ведь сидел в тюрьме. И он этого не скрывал. Но Марат… Боже, что теперь будет с его матерью? Она этого не переживет.

— Вы знали его семью?

— Мы какое-то время жили вместе, – ответила Фаина. – Потом расстались. Но мы поддерживали ровные дружеские отношения, хотя и виделись потом редко.

— А что же, там, в Воронцове, решили вспомнить старое?

— Все произошло совершенно случайно, – Фаина скромно потупилась. – Я ехала туда по делу и не знала, что встречу его там.

— Почему он уехал от вас среди ночи?

— Это некорректный вопрос, молодой человек.

— Это важный вопрос. Останься он у вас до утра, он был бы жив. Наверное.

— Он всегда был хозяином своих поступков. Хотел – оставался, хотел – уходил.

— Вы поссорились?

— Нет, мы не ссорились.

— Так почему же он уехал? Почему помчался от вас не к себе на квартиру, а к матери на Краснопресненскую?

— К матери? – Фаина помолчала. – Надо же… Он всегда убегал к ней. К маменьке под крыло в трудные моменты жизни.

— Ночь с вами стала для него трудным моментом?

— Думайте, что хотите. – Она отвернулась. – Он просто уехал. А я не стала его удерживать. Считайте – это моя вина.

— Только это?

Она молчала.

— Только это ваша вина, Фаина Игнатьевна? – повысил голос Колосов. – А не странно вам, что люди, которые, как бы это сказать… входят с вами в контакт, испытывают к вам чувства, вдруг умирают один за другим?

— Это вопрос ко мне?

— Вам не кажется это странным?

— Меня это пугает.

— Бойко, Арнольд, присылал вам цветы?

— Иногда.

— А Голиков?

— Мы не виделись с ним очень давно.

— Значит, от него вы букетов из «Царства Флоры» не получали?

— Нет. А при чем тут это?

— Арнольд присылал, привозил вам всегда только живые цветы или же искусственные тоже?

— Искусственные? Я не понимаю. Искусственные обычно покупают для кладбищ.

— Для мертвых? – Колосов прищурился. (Черт, а это мысль. Что она – просто так сболтнула или что-то знает про искусственные цветы?)

— При чем тут цветы? Тут можно курить? – Фаина достала из сумки сигареты. – Я в себя никак не приду.

Колосов щелкнул зажигалкой, она подалась вперед, прикурила. Он ощутил аромат ее духов.

— Скажите, Фаина Игнатьевна, ваш отец…

— Он умер.

— Я это знаю.

— Мы с мамой с ним не общались. Я знаю, каким будет ваш вопрос. Я знаю, кем был мой отец. Да, он был судим и сидел. Но моя мать порвала все отношения с ним, еще когда я была девчонкой. Последнее известие о нем было, что он скончался. – Щеки Фаины вспыхнули. – Я не была на его похоронах. Я вообще все эти годы старалась забыть, что у меня был отец.

Колосов молчал. Этой тирадой она ответила на все. Или почти на все.

— Вам стыдно было иметь такого отца?

— Стыдно? Да, если хотите. Я публичный человек. Иногда ко мне приезжают журналисты. Спрашивают, не как вы, конечно, но тоже интересуются многим, личной жизнью, например. И что я должна отвечать: что мой отец был уголовник? Что он сидел несколько раз?

— Кстати, а вы знаете, за что он был судим?

— Смутно. Мама об этом особо не распространялась. Я только знаю, что за какие-то хищения. У нас была полная конфискация. Забрали вещи, картины, а до этого у нас было много хороших вещей, я это помню, хотя и была еще мала. Да что вы понимаете? Он мне сломал жизнь – мой отец. Меня не приняли в университет из-за него. И из театральной школы меня вытурили, когда узнали, что он сидит. Но при чем тут, вот сейчас, он?

— Арнольд никогда не проявлял интереса к вашему отцу?

— Нет.

— Но он знал, чья вы дочь?

— Знал. Кажется, знал. Они… эти… ну эти… они же все друг про друга знают.

— Но Арнольд был залетный, гастролер.

— Что? Я не понимаю.

— Дела, по которым он был судим, проходили на Дальнем Востоке, в Сибири. А в Москве он…

— О, у него и в Москве были связи, – усмехнулась Фаина, а Колосов мысленно послал проклятие нерасторопному агенту Пашке Губке, который знал (или прикидывался) меньше, чем эта гламурная дива.

— А его босс – Суслов, Аркаша Козырной?

— Это что, его кличка? – Фаина презрительно скривила губы. – Его я вообще не знаю. Видела несколько раз в клубе, когда мы ходили туда с Арнольдом.

— В каком клубе?

— В разных. И, кажется, в ресторане.

— Когда вы видели Арнольда в последний раз?

— Мы редко общались. Поймите, он был человек для меня малоинтересный.

— Он был в вас безответно влюблен, так, что ли? – Колосов усмехнулся.

— Он был мужчина. Я ему нравилась, и я это знала. Но мне он – такой, – Фаина взмахнула рукой, – не был нужен. Совершенно, поверьте мне. Но он не хотел ничего понимать. Был настойчив, хотя и корректен. Вообще его гориллоподобная внешность была довольно обманчива. Мне иногда было даже жаль его.

— Так когда же все-таки вы виделись с ним в последний раз?

— В конце мая он прислал мне цветы. И… нет, потом мы не виделись. Он только звонил. Приглашал меня на неделю в Сочи, но у меня были другие планы. А потом я узнала, что он убит.

— От кого?

— В клубе сказали, – Фаина выпустила изо рта колечко дыма. – Не помню кто.

— Случаем не в «Сто сорок по Фаренгейту»? – Колосов наконец-то решился использовать самую свежую информацию.

— Нет, в другом, – Фаина посмотрела на него с вызовом. – А что – это важно?

— В деле о трех мертвецах все важно. И как знать, какой самый незначительный факт может помочь следствию. Фаина Игнатьевна, вы ведь хотите помочь следствию?

— Конечно. Но чем? Хотя… Нет… нет… нет. – Она покачала головой, словно отгоняя какую-то мысль.

— Мы опросили обслугу клуба, в котором сегодня ночью вы были со своей подругой Алевтиной Ойцевой. Тот самый клуб «Сто сорок…», – Колосов сочинял на ходу. – Так вот, по показаниям свидетелей, там, в клубе, между гражданкой Ойцевой и другими посетительницами возник конфликт. И Ойцева даже угрожала посетительницам ножом.

— Боже мой… но это же так глупо…

— Более того, ряд свидетелей показал, что, по их мнению, гражданка Ойцева приревновала вас к этим самым посетительницам. И угроза была реальной, она угрожала убийством.

— Аля очень вспыльчива. Импульсивна.

— Она занималась раньше спортом?

— Да, бегала на лыжах. Называется «биатлон». Ушла из спорта после травмы.

— В биатлоне не только на лыжах бегают, но еще и стреляют. Ойцева метко стреляет?

Фаина подняла голову. Вот сейчас она не притворялась, не играла – она действительно была ошеломлена.

— Что вы хотите этим сказать? – спросила она тихо.

— Я задам вам тот же самый вопрос: вас не удивляет, что люди, которые к вам неравнодушны, умирают?

— Я не знаю. Она действительно отлично стреляет. И она порой очень резка, но… Вы что, в самом деле решили, что… – Фаина снова прижала ладонь к губам. – Нет, я и думать про такое не хочу.

— Думать всегда полезно, Фаина Игнатьевна, – назидательно изрек Колосов. – Вот взгляните на фото еще раз. Это Голиков, а это вот Арнольд и Суслов. Их застрелили – всех троих. А Голикову еще и нанесли рану холодным оружием. Возможно, ножом. Ничего не хотите добавить к сказанному?

Фаина молчала. Закурила новую сигарету. Взяла со стола снимок, где крупным планом было запечатлено обезображенное, окровавленное лицо Марата Голикова.

— Я никогда никому не хотела причинять зла, – тихо сказала она.

— Охотно в это верю.

— Я должна вам помочь?

— Это было бы здорово, – Колосов усмехнулся.

— Ладно. Попробую. – Фаина открыла сумку, порылась там. – Вот. Это валялось у нас в спальне на полу. Выпало из Алькиной косметички.

И она решительным жестом выложила на стол перед Колосовым патрон.