Царство юбок. Трагедия королевы

— О, Боже мой, зачем я приехала сюда? — пробормотала сквозь слезы королева, опустившись в кресло и прижимая к глазам платок.

Может быть, ее движение было замечено настоящими роялистами и они из жалости к ней захотели прекратить разыгравшийся скандал; может быть, также Марат подал знак мнимым роялистам, что на этот раз они достаточно покричали и побесновались. Так или иначе, но приветственные крики в честь королевы и требования хора внезапно смолкли, аплодисменты замерли, и противной партии за отсутствием противодействия не оставалось ничего иного, как уняться в свою очередь.

— Первая стычка миновала, — проговорил Марат, откидывая свою взъерошенную голову на бархатную спинку стула. Теперь мы послушаем немного музыки и полюбуемся красивыми артистками.

В самом деле, опера началась. Воспользовавшись моментом наступившего затишья, дирижер оркестра подал знак музыкантам и певцам на сцене, не мешкая и не колеблясь, приступить к действию, после чего все участвующие бодро последовали его указанию.

Публика, которой, пожалуй, надоели крик и рев, сидела молчаливо, по-видимому, посвящая все свое внимание сцене и великолепной музыке.

Мария Антуанетта с облегчением перевела дух; ее бледные щеки опять порозовели, глаза прояснились. С невыразимой отрадой, отдыхая от тяжелой борьбы и резких диссонансов своего мучительного существования, слушала она дивные мелодии, возвышенную музыку учителя своих юношеских лет, великого маэстро Глюка. Откинувшись на спинку кресла, королева упивалась этими звуками, которые воскрешали в ней воспоминания далекого прошлого. Она видела себя в воображении то ребенком, то юной принцессой. Вот она в Шенбрунне, в голубом музыкальном зале, где ожидает прихода Глюка вместе со своими сестрами. Во время урока к ним присоединяется императрица, великая Мария Терезия. Она пожелала дать маэстро Глюку доказательство своего высокого уважения и пришла сообщить ему лично, что принцесса Мария Антуанетта помолвлена с дофином Франции и в скором времени распростится со своим учителем, чтобы вступить на новую, блестящую стезю.

Ропот недовольства в публике заставил королеву очнуться от ее грез, она выпрямилась в кресле и нагнулась вперед, чтобы видеть, что случилось. Ее взор, обратившийся сначала к сцене, увидел певца Клерваля, который только что начал своим дивным, мягким и в то же время сильным голосом свою большую арию. В ней преданный друг утешает удрученную горем, плачущую царицу Альцесту, и старается ободрить ее уверениями в любви верных ей приближенных.

Певец Клерваль дошел теперь в своей арии до того знаменитого пассажа, при исполнении которого полгода назад Мария Антуанетта одержала последний блестящий триумф. В этом месте говорилось:

Несчастная царица, слез не лей И сердца утоли страданье: Еще немало у тебя друзей!

Но едва Клерваль запел первую строфу, как раздался громовой голос Сантерра:

— Не надо, не хотим слышать эту арию!

— Пойте, пойте! — закричали сотни голосов со всех мест театра.

— Нет, нет, — ревели другие, — мы не хотим слушать эту арию!

И вдруг, заглушая вой и рев спорящих, грянул громкий, пронзительный голос:

— Я запрещаю певцу Клервалю когда-либо петь эту арию! Я запрещаю ему это от имени народа!

Эти слова прокричал Марат. Стоя на кресле княгини Лам-баль, с угрозой протягивая длинные руки к сцене, он обратил теперь свое злое, дышавшее яростью лицо к королеве. Мария Антуанетта, с ужасом повернувшая голову в ту сторону, откуда раздался крик, встретилась своими испытующими взорами с глазами Марата, смотревшего на нее с насмешкою и злобой.

Она вздрогнула и в смертельном испуге схватилась рукой за сердце.

— О, Боже мой, — прошептала она, — это не человек, это демон злобы, взгромоздившийся на стул моей кроткой Лам-баль! Ах, добрый гений скрылся, а демон занял его место, демон, который погубит нас всех!

— Да здравствует Марат! — заревел Сантерр со своими сообщниками. — Да здравствует Марат, великий друг народа, истинный патриот!

Марат кивнул на все стороны, спрыгнул с кресла и развалился в нем с небрежным видом.

Клерваль замолк посреди арии и бледный, смущенный, дрожа в смертельном испуге, отступил назад, после чего дирижер шепотом отдал приказание оркестру и подал певице знак начинать следующий номер.

Таким образом опера продолжалась, и публика некоторое время могла спокойно наслаждаться музыкой и пением. Но это длилось недолго. Певица Дюгазон, пылкая роялистка, вздумала устроить маленький триумф королеве; она хотела показать ей, что хотя Клерваль должен был умолкнуть, но любовь и обожание Дюгазон еще живы в ней, и она готова проявить их.

Исполняя партию служанки Альцесты Дюгазон должна была пропеть; «Ах, как я люблю царицу, как люблю мою госпожу!»