Царство железных слез

Дрогош ворвался в усадьбу как раненый вепрь. Подбежал к стене, на которой висело копье Берната – длинное, черное, с широким, похожим на лист, наконечником. Потянулся к древку и замер, потому что в зале кто-то был. Кто-то, у кого хватило наглости сесть во главе стола, под деревянными истуканами Грома и Трибога, на месте хозяина. При Бернате такое святотатство стоило десяти «горячих».

Человек, сидевший на шкурах, был толстым бородатым мужем в бурой стеганке, обшитой красной каймой. Широким в плечах, но пузо его чуть ли не лежало на коленях. С бритой башкой. Меховую шапку держал один из слуг.

– И отчего ты не приветствуешь нас именем богов, племянничек? – спросил Преслав из Жданца, – и не ведешь к телу моего брата, твоего дяди? Мы не жалели коней, едва только до нас дошла весть…

– Бернат превратился в вещего визгуна! – выпалил Дрогош. – Погибнем, если не остановим его!

Глаза Преслава сделались как луны. Он вскочил с лавки, так что шапка свалилась на пол, схватился за голову, потом метнулся к Дрогошу. Крутился посреди зала, словно искал кого взглядом.

И наконец нашел.

– Я знал, что так закончится! – прохрипел он. – Вот причина его безумия. Хунгурский ублюдок, которого он пригрел на груди, словно бешеного щенка. Зачем оставил его в живых?!

Указал на Грифина, который, не понимая, какая буря вот-вот грянет, ходил на корточках вокруг очага, делая в глинобитном полу глубокую борозду деревянным игрушечным коньком. При этом шипел и надувал щеки.

Преслав подскочил к нему и – словно обезумев – пнул несчастного в бок. Грифин полетел назад, ударился головой в закопченные камни, издав протяжный писк, а потом расплакался, пополз: в грязной рубахе, как большой ребенок, – прямо к ногам Дрогоша.

– Проклятый сухой помет Чернобога! – гремел Преслав. – Нужно было отдать его лесу, Волост бы решил, жить ли ему – принял бы его или нет! Он никакой не сын Берната и уж наверняка не мой племянник! Принесем его в жертву, а твой брат получит покой.

И тогда в Дрогоше что-то сломалось. Он увидел залитое слезами лицо безумного Грифина, услышал его плач, словно ребенка, который искал помощи отца.

– Бернат сделал меня его пестуном! – крикнул он. – Не обижай сироту!

– Приемыш и ублюдок! – подвел итог Преслав. – Дорвались коты до сметаны. Но не получите жребий!

Дрогош без слова кинулся на дядьку. Ударил головой в грудь, с разбегу, так что Преслав опрокинулся

на стол, свалив глиняные миски и кувшины, но быстро пришел в себя. Раз-другой заехал племяннику кулаком, схватил за вихры, хотел ударить и так уже окровавленной головой о стол, но в тот же миг кто-то огрел его палицей по темечку.

Зорян разделил бьющихся без чар, без заклинания, без призыва на помощь Перуна. Вместо силы Свантевита и молний Грома обошелся он деревянным посохом волхва. Лупил тем так, что свистел воздух, бил, пока эти двое не принялись кричать, призывать на помощь Мокшу, заслоняться руками.

– Стоять, дурачье! – кричал волхв. – Чей жребий – это село решит. К оружию, штурмовать сбор. Вечер уже! Визгун всех поубивает! Что вам от пустого жребия, от вымершей Туры?!

Те пришли в себя – сперва, как ни странно, Преслав, потом Дрогош.

– К сбору! – кричал волхв. – Кличьте громаду, призывайте слуг! Сожгите визгуна – или горе нам!

– А я, – простонал Преслав, – подожду. Здесь. Пока братья съедутся и решат…

– А ты, – Дрогош дернул за руку плачущего Грифина, – пойдешь с нами! Не оставлю тебя с ним одного.

7

Визгун бился на алтаре. Если бы не ржавые цепи, уже встал бы или, по крайней мере, подпрыгнул на несколько стоп вверх. Якса вскинул голову, потому что сила упыря была необычной: железные звенья пут дрогнули, на миг размазались в воздухе, показывая, с какой силой тот напирал на оковы.

– Я – Есса, владыка звезд, света и земли, король-дух, – проговорил рыцарь. – Я отдал вам кровь, посему пробили меня копьем, дабы вылить ее до последней капли. Я поднял руку, чтобы защищать избранных, посему отсекли мне ее, дабы вознести ее во имя великого Праотца.

– Якса! – загудел пронизывающий голос: как свист, как визг; только теперь лендич понял, отчего вещего зовут визгуном. – Я есмь тот, который бы-ы-ыл. Чего хочешь, прежде чем поклони-и-ишься мне?

– Хочу знать, что случилось в ауле Орхана. Ты должен еще это помнить! Кто-то выжил, сбежал? Всех вы не сумели бы убить!

– Я не есмь Бернат. Это только оболочка, – голос перешел в свист, Якса почувствовал, как слабеет. – Освободи меня, и скажу тебе все-е-е.

– Сперва скажи. И тогда освобожу тебя от дальнейших страданий.

– Слишком поздно, человече. Ночь идет.

– Есть еще немного времени. И я успею снова воткнуть в тебя железный гвоздь, бросить тело на костер. Говори…

– А что сделаешь, если скажу? Я не дура-а-ак.

– Если скажешь до захода, оставлю тебя здесь и уйду.

– Они-и-и приду-у-ут… Тогда… Да-а-а!

– У тебя будет шанс.

Звяканье металла: Вигго нашел в углу позеленевшую от старости лампу. Высек огня, зажег утлый огонек. Снаружи стоял вечер; дикие гуси тянулись на юг, пролетая клином над лишенным крыши сбором.