Слуги казались тихими и покорными, хорошо выученными. Две служанки мигом сняли с Яксы мокрую одежку, натянув на него чистую белую рубаху, положили на широкую лавку, укрытую шкурами. Старый невольник с бритым сухим черепом высек огонь, зажег губку, затеплил очаг.
– Госпожа, переоденься.
Служанка, как оказалось, была не толстой – просто на сносях: даже не скрывала большой живот, выпиравший из-под платья. Судя по одежде – не из тех, кто управляется со свиньями и козами. Было у нее миловидное продолговатое лицо, которое портили разве что высокие скулы; светлые волосы падали на плечи.
Венеда сбросила мокрое платье и кофту. Новое платье, что ждало ее, было кармазиновым, плащ – обшитым мехом рыжего енота. Целое состояние. Служанка открыла шкатулку, инкрустированную костью, вынула оттуда ожерелье из золотых бляшек, в котором, как глаза беса, светились красные рубины и гранаты. С помощью второй женки надела на Венеду витые резные заушники, повязку с золотыми, опускающимися на виски, подвесками. Они хотели еще заплести ей косы, но Венеда воспротивилась.
– Что делаете? Еще кровь Милоша не высохла…
– Не ко времени вы приехали. Не ко времени… – вздохнула девушка. – Мы не виноваты. Господин приказал.
– А теперь я приказываю!
– Нет, госпожа. Сперва вот это, – служанка прикоснулась к заушникам. – И только потом вы увидитесь.
– Ладно, – вздохнула Венеда. – Пусть будет так.
Уступила им. Они же, наконец, отвели ее через майдан к башне; в той, в приоткрытых окнах, горел свет.
В большом зале ее ждал Пелка Дружич, старший, гордый брат Милоша. Жил как скандинг, а не как лендич: одевался в северные одежды, бился топором, а в граде, вместо челяди и оруженосцев, держал дружину.
Нынче вечером он приветствовал невестку в зале, где на каменном возвышении пылал огонь, а стены увешаны были круглыми щитами, украшенными гербом Дружича – и угловатыми резами севера. Шкурами медведей, саблезубых волков, огромными черепами почти выбитых под корень столемов и малых, но злобных и хитрых жировников. Рогатых бесов из леса, леших с острыми, как нож, зубками, и уже почти не встречающихся лесных коней, с рогами побольше, чем у самого старого оленя.
Пелка, которого среди своих звали Ингваром, приветствовал ее посредине зала. Это был высокий мужчина с широким лицом, короткой бородой, с прямым пробором посреди головы и с двумя косицами на висках. Глаза его были серыми, кафтан – синим, обшитым красной тесьмой. На бедрах – пояс из красной кожи с серебряными бляшками и свисающими коваными золотыми язычками. За поясом – короткий кинжал с роговой рукоятью. В руке огромный рог, украшенный золотыми кольцами и заклинаниями против отравы.
Подал ей выпить из него, вежественно кланяясь; пальцы были унизаны перстнями.
– Приветствую тебя, госпожа, на моем скромном пороге, – глянул на нее Пелка умными серыми глазами. – И прошу принять мое гостеприимство.
– Я скорблю по мужу, – она отдала рог, не отпив ни капли. – А вы тут пируете!
– Это тризна, не свадьба. Вспоминаем о своих товарищах. Я потерял почти всех над Санной и под Скальницей. Взгляни, сколько тут пустых мест, в нашей компании!
Она повела взглядом по столам под стенами, где сидели товарищи хозяина дома. Увидела кувшины с вином и пивом, калачи, хлеба, пивные и сырные юшки в мисках. Птичье мясо и коровью четверть, печенные над огнем. И всего лишь пятерых людей, которые встали, приветствуя ее. Пятерых светловолосых скандингов, бородатых, со следами воинской доли на головах. Только один из них – округлый, с бритой головой, с длинной прямой бородой – выглядел чуть повнушительней. Этот во время мира в Раставице мог бы оказаться даже иноком Ессы. А во время войны – был безжалостным головорезом.
– Сьюста, Тьост, Скандер, Уйста, Вимми! – выкликал их по очереди Пелка. – Познакомьтесь с госпожой Дружицы, которая нынче гостит у нас.
Руки с рогами поднялись, левые ладони опустились на грудь.
– Прошу, садись!
Провел ее, словно она была его женой, на место во главе стола, рядом с собой. Сам он сидел на стуле, выложенном шкурами и бархатными подушками.
– Моя госпожа, – по лендийскому обычаю он налил ей вина в кубок. – Пьем в память о твоем муже, моем брате, чьи кости лежат, непогребенные, на Рябом поле.
Сам ей прислуживал – наливал вина, пододвигал лучшие куски вяленной в яме ветчины и окорока, печенного в листьях мяты, резал, надевал на вилки. Подошла служанка, но он неплохо ее выучил: исчезла по одному движению пальца.
Венеда пила немного, ела мало. Он не обращал на это внимания, постоянно доливая ей в кубок.
– Хунгуры сожгли Дружицу, – сказала она. – Я сбежала с Яксой на двух последних лошадях. Без надежды. Без Милоша.
– Будь уверена, я позабочусь о твоем сыне. Уже выделил двух девок из прислужниц. Что ж, пей, пусть печаль уйдет с твоего лица. Столь красивая дама не должна бы стыдить нас скорбью. Нужно ли тебе объяснять, что нынче мы живы – а завтра умрем?
– Месть ведет хунгуров по нашим следам. Я должны бежать, может, даже придется мне скрываться вместе с сыном до конца своих дней.