Завыл, прижигая рану, всаживая клинок поглубже. Зашипело – нож выпал у него из руки на снег, мужчина затрясся, перевалился на живот, зажав здоровой рукой раненое плечо, и принялся кричать, стонать и выть, пока не выбился из сил.
Костер успел приугаснуть в темноте, когда он закончил перевязывать рану краем льняной сорочки. Затянул повязку крепко, до боли, и почувствовал себя лучше. Притянул на поляну еще несколько сучьев потолще. Мокрые положил у огня, чтобы те подсохли, остальные кинул на угли, добавив пару горстей сухих стеблей, чтобы подкормить пламя. Потом сбросил рубаху, положил у огня сюркотту, на камне рядом – остатки мокрого трута, чтобы тот подсох. Он чувствовал, как охватывает его сонливость, но отгонял ее, стряхивал с век, прикладывал к горячему лбу холодный снег.
Преследователи могли таиться где угодно.
Он почистил и спрятал нож, надел почти сухую уже рубаху. Штаны тоже просохли, а вот сапоги все еще оставались мокрыми. Наконец он натянул полувысохшую сюркотту, на миг насладившись спокойствием, а потом увидел… огоньки.
Было их три, слишком больших для светлячков. Один вверху, горевший ясно, два пониже, меньше, слабее, как болотные огоньки или оставшиеся в жаре угли. Они неожиданно появились над сухим сорняком и так же внезапно исчезли. Он уже думал, что ему привиделось, но тут увидел их снова. Три. На этот раз – за кучей камней.
Он обеспокоился, схватил ветку, сломал ее, подбросил в огонь. Пламя выстрелило выше, осветив пространство между колоннами буковых стволов, послало мерцающие отсветы до самых первых деревьев.
И тогда он понял, что совершил ошибку. Пламя, вместо того чтобы отпугивать, притягивало. Вдруг он увидел в темноте, между танцующими искрами и блеском огня, больше огоньков, которые складывались в узоры – по три.
Он задрожал. Понял, что´ именно подходит к огню. Пока что – со стороны водопада и озера. А потом до него донесся глухой шорох, хруст, наконец тихий, дрожащий вой – словно призрачный смех.
Это были не волки. Ему рассказывали о таких созданиях в селах на западных склонах гор. Почти слепые, днем они таятся в пещерах, а ночами выходят на охоту. Огонь злит их, указывает дорогу к цели. Они окружают костер со всех сторон. А когда круг замыкается – бросаются на жертву.
Он не мог оставаться тут дольше. Не мог ждать – ожидание только ускоряло смерть. Они не боялись огня. Огоньки окружали его уже с трех сторон, выгибаясь полумесяцем, в дугу, что растягивалась по мере того, как темных очертаний в зарослях букового леса становилось больше. Он подбросил в огонь последние ветки и сухостой. Пламя загудело, выстрелило вверх. Он надеялся, что костер привлечет – и отвлечет! – внимание чудовищ.
Вырвал из ножен нож; меч он оставил в лагере на горе. Развернулся и побежал в лес. Туда, где тек поток, где еще не было видно жутких буркал тварей.
Вломился в кусты, ветки больно хлестали по рукам, цеплялись за сюркотту. Он уходил пригнувшись, сжавшись, радуясь, что хотя бы ноги у него не ранены. Рана от стрелы болела, но уже не так сильно, не настолько резкой дергающей болью. Потому он мог даже сжать руку на оружии – кости и сухожилия были целы.
Он убегал тяжелым галопом сквозь лес. Но вот поток свернул в сторону, к новому обрыву. Он не пошел следом. Пробираясь между деревьями, двигался туда, где была ровная поверхность, седловина между горами, поросший лесом перевал. К счастью, ночь была морозной, снег белел во тьме, облегчая путь. А когда он остановился, задыхаясь, и оглянулся, то далеко позади, со стороны водопада снова заблестели треугольнички огоньков, едва заметные на таком расстоянии.
Милость Ессы! Они не были глупыми, как волки. Шли по следу, надеясь на легкую добычу. А может, чувствовали на расстоянии свежую кровь?
Он развернулся снова и побежал. Недалеко. Вырвался из леса на поляну, по сути – на просеку. Остановился, потому что глубокий снег сдерживал его. Дальше дороги не было. Путь преградило нечто, что он сперва посчитал отвесной скалой, но это была стена, сложенная из каменных блоков, поросших мхом и травой. Тянулась она поперек склона, высотой была в двух взрослых мужчин: крепкая, отгораживающая более высокую часть Громника от букового леса.
Он оглянулся, пойманный в ловушку. Огоньки догоняли, появились уже между стволами, растянувшись в длинную лаву. Охватывали одинокого путника полукругом. И вдруг между стволами и спутанными ветвями снова послышался дрожащий, похожий на человеческий, вой…
– Вот его вещи, взгляните, – сказал хрипло Глеб. Поднял вверх каплевидный щит, по которому вилась серебристая полоса на красном поле, едва видимая в темноте. Рядом лежал обернутый ремнем меч. – Якса из Дружичей, препоясанный рыцарь. Сын Милоша. Мы хорошо знакомы, – он прикоснулся к шраму на щеке. – Если бы вы стреляли точнее, мы бы уже возвращались домой.
– Ты бы возвращался, дрегович. Чтобы похвастаться легкой победой перед твоим князем. – Булксу встал у коня и принялся развязывать переметную суму. – У меня же с ним собственные счеты. Мы должны получить его живым. Раненым, сломленным, но с бьющимся сердцем. Ты забыл?