Царство железных слез

Нужно было убегать. Сейчас его разорвут! Он знал, как такое выглядит. Первым выскочит вожак, приблизится, укусит, чтобы пустить кровь, и отбежит прочь, чтобы раззадорить остальных запахом крови жертвы. Потом нападут остальные твари – две, три, начнут рвать и отбегать, пока он не истечет кровью. А когда уже ослабнет, вся стая бросится, чтобы разорвать его в клочья, – голову откусят в самом конце, чтобы гаснущими глазами та смотрела на агонию тела…

Он кидался на стену, словно в ярости. И вдруг почувствовал под правой рукой какой-то корень. Поднатужился, поднялся, упираясь в камень ногами. Краем зрения заметил серую пятнистую фигуру, что бросилась в его сторону!

Подтянулся выше, почти до края!

И тогда корень выскользнул из щели; мужчина съехал вниз, напрасно цепляясь за неровности, повис на середине стены…

Щелчок челюстей, боль в ноге – ко всем прочим несчастьям. Корень все еще держался, и на миг жизнь Яксы повисла на двух пальцах гибкого дерева.

Постанывая, он подтянулся, схватившись за корень обеими руками, елозил по стене в поисках точки опоры, чуть ли не кусал камень.

И наконец почувствовал под левой рукой закругленный край.

Рванулся с криком. Вопль его был сильнее, чем перекличка гиен. Вполз на вершину стены, повалился на бок, лежал, тяжело дыша.

Внизу завыла стая. И не только завыла: кое-кто прыгал, хватал ветки и корешки зубами. Тщетно. Добыча сбежала. Стая начала разбегаться, исчезать в лесу; но далеко не ушла. Гиены умели ждать. До рассвета, до восхода солнца, до убийственного для них дня.

В сознание Яксу привел мороз. Он попытался встать, но боль ударила в левую ногу, едва не сбросив его на снег. Постанывая, он нащупал в штанине две дыры, из ран сочилась кровь. К счастью, не текла; тварь едва-едва его оцарапала. Пустила кровь – как оно бывало с ними сперва.

Он прикладывал снег, пока кровь не унялась. Потом поднялся. Чувствовал головокружение, а нужно было влезть еще на одну стену, которая перекрывала дорогу на вершину горы – к счастью, эта была пониже. Якса осмотрелся вокруг, с трудом заполз наверх, чтобы оказаться перед третьим барьером из валунов, плотно уложенных и заросших мхом. Почти непроходимых.

Он уже начинал догадываться, где оказался. Место, раньше заросшее кустами и травами, а теперь – заваленное снегом, выглядело как крепость, но это была не крепость. Он пошел вдоль стены, через заросли, то и дело проваливаясь в снег. Озябший, трясущийся, встал перед расщелиной – некогда тут были врата, теперь же все заросло сорняками. Вошел и оказался на плоскогорье, неподалеку от вершины Громника. Огромные буки, растущие по несколько от одного ствола, вставали тут, раздирая корнями скалы. Подходя к ним, он увидел две высокие фигуры чуть обтесанных гигантов…

Замер, но те, к счастью, не двигались. Были это каменные идолы, болваны; он понял, что нашел капище, вернее – его руины, где еще век тому назад, вероятно, горели костры, на которых возносили жертвы старым богам. Между огромными столпами некогда стояла контина, языческий храм – нынче от него остался только прямоугольник камней, поросших сорняками и терновником, укрытых белым саваном снега.

Он остановился около истуканов: накрененных, словно знающих уже, что власть их клонится к упадку. Их осталось немного – скрытых в чащобе, куда все еще время от времени ходят селяне. Величайших из них свалили владыки лендичей, покорив всю страну к западу от гор. Ставя сборы Ессы на огнищах и в святых рощах, вырубая девственные пущи, превращая ведов в холопов, а волхвов – в подданных. Ставя грады и замки там, где были камень и железо. Как рассказывали, статуи и идолы по-настоящему росли: окормляемые жертвами и верой подданных. Они изменялись: каменные – медленнее, деревянные – быстрей, обретая человечье подобие. И якобы порой такой идол вырастал и обретал настолько полный образ, что отрывался от остальных, начинал жить, становился бесом, живым богом язычников, ступающим по земле. Многих таких сожгли, когда дикие пущи Ведды превращались в Старшую Лендию.

Якса понял, что каменные стены были оградой, за которой люди прятались в тяжелые времена от бесов и стрыгонов из бора. Где жгли святые огни, отгоняющие зло. Первый из идолов, с рогом в руке, выглядел как Свантевит. Второй был посвящен Волосту – мрачному, страшному, горбатому, словно вепрь, что поднялся на задние ноги. Стоял он напротив третьего – с мечом – наверняка идола Грома, заклятого врага Волоста.

Было их больше, но те, что постарше – уже пали, как пала во прах старая вера. Остались от них снежные пригорки и пустые каменные глаза, глядящие в пространство. Грубо вытесанные ладони, сжимающиеся на рогах и рукоятях мечей.

Пониже, как это обычно бывало с идолами, шли резы и рисунки. Неровный круг, на нем – четырехугольный храм, огромный олень, ударяющий в него рогами. Грубые фигуры людей, прячущихся в контине. И странный безголовый гигант меж двух деревьев, держащий в руке людские изображения. Божество старше, чем боры, леса и горы.