Царствование императора Николая II

Обер-прокурор синода, К. П. Победоносцев, в это время фактически почти устранился отдел, не посещал заседаний комитета министров и был проникнут мрачным безнадежным настроением. «Я чувствую, что обезумевшая толпа несет меня с собою в бездну, которую я вижу перед собой, и спасенья нет, - писал он Витте, с которым, по старой памяти, сохранял хорошие отношения. - Я не в силах опровергать целое мировоззрение». Самоустранение властного обер-прокурора облегчало дело сторонников реформы.

Синод на заседании 22 марта единогласно высказался за восстановление патриаршества и за созыв в Москве всероссийского собора для выборов патриарха. Синод должен был стать совещательным органом при патриархе, каковым предполагалось избрать с.-петербургского митрополита Антония (Вадковского).

Но протесты против этого плана раздались не только из окружения обер-прокурора, но и со стороны видных богословов, убежденных сторонников восстановления приходского самоуправления. «Требуется возродить церковь. Но это возрождение надо провести правильными путями, не повторяя самовластных способов действия 1721 г.», - писал М. А. Новоселов и, критикуя решение синода, добавлял: «Поспешность поистине поразительная, вызывающая представление скорее о т. н. Виттовой пляске, чем о серьезном обсуждении святого и великого дела!»

Перед лицом разногласий в церковной среде государь 31 марта положил на докладе синода следующую резолюцию: «Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созвание поместного собора. Предоставляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных Императоров дать сему делу движение и созвать собор всероссийской церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления».

Это не задержало введения начала веротерпимости; оно было близко государю с ранних лет, только в этой области он долгое время не желал действовать против своего учителя, К. П. Победоносцева, влияние которого, впрочем, и ограничивалось гл. обр. сферой церковных вопросов. 17 апреля, на Пасху, был издан указ о веротерпимости, предоставлявший всякому совершеннолетнему русскому подданному право исповедовать любое христианское вероучение, отдававший старообрядцам и сектантам их молитвенные дома и отменявший все прошлые законы, противоречащие этим началам. На основании этого указа сразу же вернулись к униатству десятки тысяч крестьян в Западном крае, только формально числившихся православными.

Между тем 2-я тихоокеанская эскадра свыше двух месяцев стояла в береговых водах Мадагаскара. В морских кругах сознавали, что она слабее японской; газетная кампания (в которой наиболее видное участие принимал капитан Н. Л. Кладо) побудила снарядить 3-ю эскадру, состоявшую из старого броненосца «Николай I», еще более старого бронированного крейсера «Владимир Мономах» и трех броненосцев береговой обороны, приспособленных для плавания в Балтийском море. Адм. Рожественский считал эти подкрепления сомнительными, особенно ввиду малой скорости их хода; но так как и в его эскадре было два-три не более быстрых судна, он не мог убедительно возражать против их отправки. 2 февраля 3-я эскадра вышла из Либавы под командой адм. Небогатова.

Дальнейшее движение русской эскадры на Дальний Восток представлялось огромным риском. Но ее отозвание в Балтийское море было бы всеми понято как отказ от борьбы. Ни государь, ни морской штаб, ни сам адм. 3. П. Рожественский не взяли на себя инициативу этого шага. «Хотелось верить в чудо»: эскадра обратно отозвана не была и продолжала свой путь после долгой стоянки у Мадагаскара. В первых числах марта она «пропала без вести». 28 марта телеграф сообщил неожиданную весть: эскадра Рожественского в полном составе проходит Малаккский пролив.

Это произвело большое впечатление - и за границей, где в особенности англичане по достоинству оценили все трудности блестяще совершенного перехода, и даже в России, где общее внимание было занято в ту пору всевозможными проектами конституций и избирательных законов. На бирже сильно понизились курсы японских бумаг. «О, если бы Бог даровал ей победу! - писал А. С. Суворин в «Новом Времени» . - Как бы Русь воспрянула, как отлетел бы от нее весь дым и чад, все это удушье, бестолковщина и безначалье…» Левые круги встревожились: возможность русской победы нарушала все их представления и расчеты.

Но это улучшение было обманчивым, так как основывалось на несбыточной надежде победы 2-й эскадры. И количественно, и в особенности качественно она была много слабее японского флота: лишенная базы, она была стеснена в свободе движений; и к тому же сам ее командующий не верил в успех. Надо, впрочем, сказать, что не только в России, но и за границей многие считали русскую победу возможной. Бюлов писал об этом Вильгельму II; президент Рузвельт считал, что «русская эскадра материально сильнее», и только рассчитывал на дух и боевую подготовку японского флота.