Царствование императора Николая II

31 октября - через две недели после манифеста - последовал первый акт твердой власти, касавшийся пока только одной окраины: было объявлено военное положение в царстве Польском. «Правительство не потерпит посягательства на целость государства», - гласило сообщение, перечислявшее ряд фактов смуты в Польше.

«Читая это правительственное сообщение, - писал Д. И. Пихно в «Киевлянине» (31 октября), - не спросит ли читатель невольно: да разве в русских городах не то же делалось?.. Разве такие же вспышки самой дикой революционной оргии не последовали немедленно за манифестом 17 октября ?.. Вся смута последних двух лет, и ужасная междоусобица последних дней, и все смуты окраин возникли оттого, что наше русское знамя заколебалось и склонилось… Граф! ни вы, никто в мире не может заменить этого знамени. Его нужно вновь поднять высоко, высоко, чтобы вся русская земля в Европе и Азии его увидела и преклонилась перед ним… Тогда все стихийные бури смирятся».

Революционные партии ответили на военное положение в Польше новой всеобщей забастовкой. Они присоединили еще требование об отмене смертной казни для участников бунта в Кронштадте, желая внушить солдатам и матросам, что в случае восстания они найдут себе заступников. Забастовка началась 2 ноября с требованием снятия военного положения в Польше и отмены смертной казни для «кронштадцев».

Граф Витте по этому поводу выпустил воззвание: «Братцы рабочие, станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Не слушайте дурных советов. Дайте время, все возможное для вас будет сделано. Послушайте человека, к вам расположенного и желающего вам добра. Граф Витте».

«Пролетарии ни в каком родстве с графом Витте не состоят… Совет Рабочих Депутатов не нуждается в расположении царских временщиков», - отвечал на это петербургский совет.

Но вторая забастовка, объявленная по частному поводу, не создала стихийного движения. Железные дороги послушно стали; газеты на четыре дня прекратили свой выход; но даже на петербургских заводах работало около половины обычного состава.

5 ноября правительство дало бастующим удобный предлог для прекращения забастовки: оно издало сообщение, разъясняющее, что «кронштадцам» казнь не грозит (их будут судить не за бунт, а за пьяное буйство и грабежи), и обещающее снять военное положение в царстве Польском, как только наступит успокоение. «Скажем прямо, - говорил Троцкий в петербургском совете, - мы все равно должны были бы призвать петербургских рабочих к прекращению забастовки… Видно, что везде в России политическая манифестация идет на убыль…»

Витте возлагал большие надежды на Земский съезд, открывшийся в Москве 6 ноября. На нем раздались и речи о необходимости сотрудничать с властью. «Наверху получилось такое впечатление, - говорил кн. Е. Н. Трубецкой, - что манифестом не довольны ни революционеры, ни прогрессивные земцы». А И. Гучков настаивал на необходимости дать отпор революции. Но съезд так и не счел возможным высказаться за поддержку кабинета Витте, даже в условной форме, предложенной П. Б. Струве (поддержка - если правительство примет программу съезда).

В печати начали высказывать нелестные для Витте предположения. «Если завтра эти молодцы арестуют гр. Витте и посадят его в каземат Петропавловской крепости, вместе с собственными его министрами, я нимало не удивлюсь», - писал А. С. Суворин.103 Бездействие правительства порою объясняли хитроумным планом: «Я допускаю, - писал М. С. Меньшиков,104 - что гр. Витте потворствует революции, но затем лишь, чтобы ее вернее убить… Не правительство первое страдает от анархии, а общество. От повышения цены мяса вдвое и втрое страдают не министры… Тот же народ, те же рабочие… начнут облаву на революцию, и она будет убита, как хищный зверь, выпущенный из клетки».

Государь (10 ноября) писал императрице Марии Феодоровне: «Все боятся действовать смело, мне приходится всегда заставлять их и самого Витте быть решительнее… Ты мне пишешь, милая мама, чтобы я оказывал доверие Витте. Могу тебя уверить, что с моей стороны делается все, чтобы облегчить его трудное положение… Но не могу скрыть от тебя некоторого разочарования в Витте. Все думали, что он страшно энергичный и деспотичный человек и что он примется сразу за водворение порядка прежде всего…» Между тем, действия кабинета Витте создают «странное впечатление какой-то боязни и нерешительности».105

За эти дни государь, предоставив Витте внутреннюю политику, возобновил переписку с Вильгельмом II о Бьеркском договоре. «Мало шансов, - писал он 27 октября, - привлечь к нашему союзу Францию. Россия не имеет оснований бросать свою старую союзницу или производить над ней насилие… Поэтому следует добавить следующую декларацию: «ввиду затруднений, препятствующих немедленному присоединению французского правительства, сим поясняется, что ст. I договора не подлежит применению в случае войны с Францией и что взаимные обязательства, соединяющие последнюю с Россией, будут полностью сохранены впредь до заключения соглашения втроем».