Царствование императора Николая II

Вопрос о смысле слова самодержавие оживленно обсуждался в печати. Одни толковали его как неограниченность, другие, ссылаясь на историю, говорили, что это означает лишь внешнюю независимость от какой-либо другой державы.

Принимая 16 февраля депутацию Иваново-Вознесенской самодержавно-монархической партии, государь сказал: «Передайте всем уполномочившим вас, что реформы, Мною возвещенные 17 октября, будут осуществлены неизменно, и права, которые Мною даны одинаково всему населению, неотъемлемы; Самодержавие же Мое останется таким, как оно было встарь».

Русское собрание выпустило особый листок, излагавший его точку зрения: «Могут когда-нибудь наступить обстоятельства, при которых Русский Царь будет нравственно обязан для блага своего народа действовать помимо Гос. Думы и даже отменить манифест 17 октября… Пусть никто не пытается превращать этот манифест в обязательство, извне наложенное на Царя, и придавать ему форму какого-либо договора или двустороннего акта».

Алжезирасская конференция была благополучно доведена до конца, и В. Н. Коковцов снова прибыл (в марте) в Париж для заключения большого займа (на миллиард рублей) для ликвидации военных счетов (гл. обр. - на погашение краткосрочных займов) и для покрытия дефицита революционного года. Левые круги вели кампанию против этого займа; приезжали в Париж с тою же целью и русские либералы; но их усилия не имели никакого успеха, и они потом не любили об этом вспоминать. Французское правительство считалось с реальным фактом отлива революции и было заинтересовано в укреплении франко-русского союза, сильно расшатанного событиями последних двух лет; Алжезирасская конференция показала, насколько ценной является русская поддержка. Поэтому, хотя кабинет Рувье сменился кабинетом Саррьена в самый разгар переговоров, даже новый министр внутренних дел Клемансо не подумал возражать против займа и заявил русскому послу, что выпады против «царизма» на столбцах его газеты не следует «принимать близко к сердцу»: мало ли что пишут безответственные журналисты!

Заем был выпущен в апреле; он имел большой успех в публике. «Плюю тебе в глаза, прекрасная Франция!» - возмущенно восклицал Максим Горький.

Выборы в Гос. думу начались в марте. Первые результаты не давали ясной картины; но чем дальше шли выборы, тем явственнее определялась победа партии к.-д. Она оказалась самой левой на этих выборах и привлекла к себе всю беспартийную недовольную массу. Умеренные группы, возглавлявшиеся Союзом 17 октября, и правые под названием «монархистов» или «Союза русского народа», оказались не в состоянии конкурировать с нею.

В Петербурге к.-д. собрали 40 000 голосов, умеренный блок - 18 000, монархисты - 3000; в Москве к.-д. имели 26 000, октябристы - 12 000, монархисты - 2000. Те же результаты получались почти во всей провинции; только в городах юго-запада процент монархистов был значительно больше, но и там, при помощи еврейских и польских голосов, большинство получили к.-д.

Когда выборщики съехались в губернские города, то выяснилось, что крестьяне имеют две тенденции: провести в Думу как можно больше своих депутатов - и поддерживать тех, кто обещает им «землю». Почти все губернии послали в Гос. думу к.-д. и беспартийных крестьян (которые в большинстве затем оказались «левее к.-д.» в составе «трудовой группы»). Правые и умеренные проходили только в виде исключения. Невольно вставал вопрос: куда же растаяли многотысячные толпы, восставшие в октябре против революционного движения? На съезде монархистов в Москве в начале апреля обсуждали этот вопрос, но ответа не нашли. Вернее всего, что причин было несколько: часть - все те, кто не имел отдельной квартиры - осталась за пределами избирательного закона; другие не интересовались выборами; наконец, весьма многие возмущались революционными выходками, но ничего не имели против «заманчивых перспектив», рисовавшихся «кадетскими» ораторами. Как бы то ни было, выборы в первую Думу были тяжким разочарованием и для власти, и для умеренных и правых партий.

В начале апреля в Царском Селе происходило обсуждение проекта основных законов. В нем повторялись положения манифеста 20 февраля; существенной чертой было то, что пересмотр основных законов допускался только по почину Государя. Состав совещания был обычный. Самым спорным вопросом оказалась 4-я статья проекта: «Императору Всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть». В прежнем тексте стояло «самодержавная и неограниченная».