Царствование императора Николая II

Но и с русской стороны находились также люди, «подливавшие масло в огонь». И русские, и иностранные источники свидетельствуют об антигерманской кампании Гучкова; резкого тона придерживалось «Новое Время», помешавшее тирады вроде: «Мы не против дружбы с Германией… но считаем, что она должна быть основана исключительно на признании немцами нашей силы…» Бывали выпады и слева: к.-д. Шингарев в бюджетной комиссии (в феврале 1914 г.) высказывал предположения, что Германия создает для России.внешнеполитические затруднения, чтобы заставить ее подписать невыгодный торговый договор. Министр иностранных дел Сазонов на это возражал, но в печати его слова были изложены так, будто он соглашался с Шингаревым. Германский посол протестовал; ему было обещано, что в печати появится успокаивающее разъяснение.

Однако вместо «успокаивающего» разъяснения в вечерних «Биржевых Ведомостях» появилась (27 февраля) статья с огромным заголовком: «Россия хочет мира, но готова к войне». «С гордостью мы можем сказать, - говорилось в ней, - что для России прошло время угроз извне. России не страшны никакие окрики. Русское общественное мнение, с благоразумным спокойствием относившееся к поднятому за последние дни за границей воинственному шуму, было право: у нас нет причин волноваться. Россия готова! Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая обыкновенно на неприятельской территории, совершенно забудет понятие «оборона»… Русскому общественному мнению важно сознание, что наша родина готова ко всем случайностям, но готова исключительно во имя желания мира».

«Воинственный шум», о котором говорилось в этой статье, был вызван сообщением петербургского корреспондента «Koelnische Zeitung» (2.III-17.II), доказывавшего, что Россия готовится к войне и будет готова к ней осенью 1917 г. Статья «Биржевых Ведомостей», которую общий голос (как оказалось, основательно) приписал военному министру Сухомлинову, вызвала шумную радость во французской печати; в германской же воцарилось недоброе молчание.

Успокоительные статьи официозов - «России» и «Norddeutsche Allgemeine Zeitung» - произвели после этого мало впечатления, как и речи представителей дипломатического ведомства - фон Ягова и С. Д. Сазонова, которые - один в рейхстаге, 1 мая, другой в Гос. думе, 10 мая, говорили о неизменности русско-германских добрососедских отношений и о вреде несдержанности в газетной полемике между странами. «В Германии - расхождение между правительством, полным разумных намерений, и общественным мнением, обуреваемым страстными порывами», - замечал обозреватель «Revue des deux Mondes» (15.V. 1914).

И. Л. Горемыкин после своего назначения на пост премьера сообщил председателю Гос. думы Родзянко, что он желает «сдвинуть законодательство с мертвой точки». 1 марта под его председательством состоялось совещание представителей всех партий, кроме крайних левых, по вопросу о новой большой военной программе. Но думские круги оставались настороженными и недоверчивыми. То их волновал вопрос о депутатской неприкосновенности (привлечение к суду депутата Чхеидзе за оскорбление величества, допущенное в думской речи214); то возникала тревога из-за того, что при опубликовании одного закона было произведено редакционное изменение заголовка в принятом палатою тексте. Сенсацию вызвало заявление И. Л. Горемыкина о том, что запросы могут предъявляться только к отдельным министрам, а не к председателю Совета министров (хотя формальную правоту премьера никто не отрицал).

В марте на рижских и петербургских заводах, изготовляющих резиновые изделия (а затем и на других), стали наблюдаться массовые заболевания работниц, выражавшиеся в тошноте, судорогах, обмороках. Так, на заводе «Треугольник» за шесть дней было отмечено свыше трехсот случаев, на табачной мануфактуре - за четыре дня свыше полутораста. Смертных случаев при этом не было ни одного.

Печать забила тревогу; в Думу были внесены запросы. Правые высказывали предположение, что это революционеры устраивают «химическую обструкцию», и в Гос. думе происходили бурные сцены. Заболевания вскоре совершенно прекратились. По-видимому, первые случаи объяснялись духотой и испарениями резины, а затем действовала психологическая зараза. Но эта «эпидемия» послужила поводом для многочисленных забастовок протеста.215

Вообще забастовки становились все более частыми: петербургские рабочие бастовали по поводу не понравившейся им речи тов. мин. внутренних дел о ленских событиях, по поводу конфискации номера газеты «Правда»; на 1 мая работу прекратили почти все заводы.