Царствование императора Николая II

В этих новых условиях политической жизни государь принимал гораздо менее непосредственное участие в делах, нежели раньше. Он уже более не был «своим собственным премьером»; существовал Совет министров, коллективно обсуждавший вопросы и принимавший решения. Государь зорко следил за тем, чтобы его права – которые для него были неотделимы от долга царского служения – не подвергались умалению в «захватном порядке» путем создания прецедентов; но в то же время он соблюдал установленный им обычный порядок законодательства и управления. Он не любил иностранных терминов «конституция» и «парламент», предпочитал выражения «обновленный, преобразованный строй», но он живо ощущал произошедшие перемены. Новый порядок вещей во многом не соответствовал его идеалам, но государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни.

Строй думской монархии, со всеми его теоретическими и практическими недостатками, был для России XX в. тою мерою свободы, которая – по выражению Бисмарка – существует для всякого государства и превышение которой быстро приводит через анархию к утрате всякой свободы.

В одном только отношении новый строй был более суровым, чем старый: смертная казнь, явившаяся ответом на массовый террор, – как ни возмущались этим старые писатели граф Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, – стала в России таким же «бытовым явлением», как во Франции, Англии, Германии. П. А. Столыпин считал, что нет иного способа пресечь то кровавое хулиганство, в которое выродились остатки революционного террора.[137]

* * *

3 июня было концом революции. Это вдруг почувствовали все, даже самые ярые ее сторонники. Этот закон, практически разрешавший конфликт между властью и народным представительством, не вызывал никаких протестов в народных массах.

Справа его открыто приветствовали. Союз русского народа прислал государю телеграмму, начинавшуюся словами: «Слезы умиления и радости мешают нам выразить в полной мере чувства, охватившие нас при чтении Твоего, государь, манифеста, Державным словом положившего конец существованию преступной государственной Думы…» Клуб умеренных и правых отправил государю верноподданническое приветствие.

Центральный комитет Союза 17 октября в своей резолюции заявлял: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта мы считаем преждевременной, а его необходимость – прискорбной». Вину за произошедшее октябристы возлагали на левые партии, мешавшие созданию нормальных условий жизни в стране.

Бывший член Второй думы П. Б. Струве заявил в «Биржевых ведомостях»: «Основная ошибка была в том, что кадеты не сумели отмежеваться от левых». Либеральный «Вестник Европы», не отрицая за государством права отступать от норм закона в случае крайней необходимости, писал, что героический метод лечения приобретает raison d’etre только тогда, когда безуспешно испробованы все остальные.

Партия кадетов, собравшись в Финляндии на экстренный съезд, вынесла резолюцию протеста против акта 3 июня, но огромным большинством отвергла предложение о бойкоте выборов по новому закону.

Оппозиционная печать – соблюдая известную сдержанность в выражениях ввиду новых правил о наложении штрафов в административном порядке – подчеркивала расхождение манифеста 3 июня с основными законами, о чем говорилось и в самом манифесте. Оппозиция выражала возмущение по поводу «нарушения законности». Но протесты со стороны тех, кто на роспуск Первой думы – произведенный на строгом основании закона – поспешили ответить призывом не платить налогов и не поставлять рекрутов, не могли звучать особенно убедительно.

Революция была побеждена – не только в материальном, внешнем смысле. Былая коалиция оппозиционных сил, объединившая земства, города, интеллигенцию и торгово-промышленную среду с революционными партиями, распалась, и даже интеллигенция – впервые после долгих десятилетий – усомнилась в своих традиционных верованиях.

* * *