Царствование императора Николая II

Это голосование произвело огромное впечатление. Левая печать ликовала. Кадетская «Речь» писала, что Дума «в ночь с 13 на 14 ноября положила грань межеумочному состоянию великой страны и на 25-м месяце Российской конституции объявила, что конституция на Руси действительно существует». «Самодержавие погибло на Руси бесповоротно», – восклицал «Товарищ». «Русь» писала о «сошествии на октябристов духа народного»; в «Московском еженедельнике» князь Г. Н. Трубецкой отмечал: «Манифест 17 октября окончательно зарегистрирован в России в памятный день 13 ноября».

«Первая победа левых – неожиданная и громовая, – писал в «Новом времени» М. Меньшиков. – Взамен неудачной осады власти начнут японский обход ее, – обход как будто совершенно мирный, лояльный, преданный – только позвольте связать вас по рукам и ногам!..»

Государь был сильно возмущен тем, что Дума, за лояльность которой так недавно ручался ему Столыпин, могла ставить на голосование – и отвергать! – его титул, закрепленный в основных законах. На всем отношении государя к новой Думе, и к партии октябристов в частности, этот инцидент оставил глубокий след.

Но это большинство, которое сложилось 13 ноября, совершенно не соответствовало общей политической обстановке. В пылу борьбы октябристы проголосовали вместе с кадетами; по существу они оставались их противниками. Они хотели сотрудничать с властью и бороться с революцией. Под этим флагом они и победили на выборах. Им было по пути не с левыми, а с правыми. Голосование 13 ноября имело принципиальный, декларативный характер – но оно не могло переменить партийные взаимоотношения.

При ином премьере новая Дума все же легко могла бы соскользнуть на оппозиционные рельсы и зайти в тупик; но П. А. Столыпин сумел восстановить положение. Он искренне верил в необходимость представительного строя; он считал, что в Думе есть большинство, желающее сотрудничать с властью, что лучшей Думы без опасных потрясений все равно сейчас не добиться. Октябристам П. А. Столыпин дал понять, что дальше известной черты он не может пойти им навстречу: если они не хотят разрыва с властью, они должны прежде всего избегать союза с ее открытыми противниками – того союза, который неожиданно возник в заседании 13 ноября.

16 ноября, всего через три дня после памятного голосования об адресе, П. А. Столыпин выступил в Думе с министерской декларацией; центр и правые встретили и проводили его шумной овацией и несколько раз прерывали его аплодисментами.

«Историческая самодержавная власть и свободная воля Монарха, – говорил премьер, – являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана в минуты потрясений и опасности для государства к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды». «Самодержавие московских царей, – говорил далее П. А. Столыпин, – не походит на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины II и царя-Освободителя. Русское государство росло и развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ними, конечно, видоизменялась и развивалась и верховная царская власть. Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужестранный цветок. Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и развернется под влиянием взаимодействия верховной власти и дарованного ею нового представительного строя».

И думское большинство – из центра и правых – шумно приветствовало все эти слова председателя Совета министров; свое отношение к его личности оно проявило еще более ярко на следующий день, когда кадетский оратор Родичев, отвечая премьеру, сделал личный выпад против него. Депутаты повскакали с мест; раздались крики: «Вон! Долой!», и, хотя Родичев принес Столыпину извинения, его все же исключили на 15 заседаний.

Только после этих заседаний (16 и 17 ноября), показавших, что думское большинство объединяется вокруг П. А. Столыпина, смягчил понемногу свое отрицательное отношение к Думе и сам государь. Он поставил на думском адресе сухую пометку: «Готов верить выраженным чувствам. Ожидаю плодотворной работы». На телеграмму правых депутатов он ответил благодарностью. «Верю, – писал он, – что созданная Мною Дума обратится на путь труда и в строгом подчинении установленным Мною Основным Законам оправдает Мои надежды». 19 ноября государь впервые принял председателя Н. А. Хомякова, и прием, как отмечали газеты, был высокомилостивым.

После этого Дума закончила прения по министерской декларации, причем все предложенные формулы перехода оказались отвергнутыми – даже формула октябристов (большинством 182 левых и правых против 179 голосов центра).

* * *

После прений об адресе жизнь Третьей думы вошла в колею. Определилось, что думское большинство состоит из октябристов и правых.