Царствование императора Николая II

С начала октября возобновило свои работы бюро блока. В заседании 3 октября граф В. А. Бобринский говорил: «Положение в прошлом году было опаснее. Если мы прежде много терпели, теперь можем насесть. Нашествие врага остановлено: надо взяться за правительство». П. Н. Милюков, как наиболее опытный тактик, предложил «сосредоточить напор на Штюрмере». Председатель Совета министров, человек довольно бесцветный, пассивный исполнитель царской воли, сам по себе давал мало поводов для нападок. Но он формально возглавлял правительство; для перемены власти надо было в первую очередь свалить его. Против Штюрмера поэтому начали вести кампанию с двух сторон: используя его немецкую фамилию, премьера старались изобразить как сторонника сепаратного мира; в то же время утверждали, будто он «ставленник Распутина» и во всем слушается его указаний.

В кругах блока не чувствовалось большой уверенности в себе. У некоторых членов бюро, например у В. В. Шульгина, даже появлялись сомнения: критиковать Штюрмера – хорошо, но надо же и «указать, что делать». А никакой общей деловой программы у блока не оказывалось, особенно в остро стоявшем продовольственном вопросе. Настроения страны также не вызывали особых надежд; члены блока вполне отдавали себе отчет, что страна устала от войны. «Не верю, что сепаратный мир вызовет революцию, – говорил А. И. Шингарев. – Масса усталых людей скажет: дайте выспаться, вымыться и поесть. Это говорят в деревне, и в армии, и при дворе (?)». «В деревне будут рады миру, не разбирая какой», – соглашался граф Капнист.

Но срок созыва Думы, назначенный на 1 ноября, приближался, и бюро начало вырабатывать свою декларацию; Милюков и Шульгин заготовили каждый по проекту. Текст Милюкова был составлен в резких тонах. Прямо говорилось, что подбор министров указывает на «направляющую руку», работа которой все более представляется «прямым продолжением работы наших врагов». «Уверенность в измене родине ее официальных вождей крепла и становилась всеобщей… С сокрушением сердца Государственная дума присутствовала при бесцельном расточении собранных по ее почину военных запасов и, что еще гораздо печальнее, при бесплодном пролитии народной крови»: такая оценка давалась кампании 1916 г., спасшей Италию, остановившей натиск на Верден, толкнувшей Румынию на выступление. Шульгинский проект был более сдержанным; слово «измена» в нем не встречалось.

Вопрос о том, можно ли обвинять правительство в измене, не имея против него никаких данных, кроме недовольства его политикой, вызвал большие разногласия даже в среде блока. Прогрессивные националисты и земцы-октябристы против этого возражали. «Бороться надо, правительство – дрянь, – говорил В. В. Шульгин. – Но так как мы не собираемся идти на баррикады, то не можем подзуживать и других». «Мы не желаем никого звать на баррикады, нельзя говорить теперь так, чтобы возбуждать еще более толпу», – говорил октябрист Стемпковский. (Он же замечал: «Вдруг за нашим актом ничего не последует бурного, а петроградская погода? Вдруг общественность перенесет издевательства, и война окончится благополучно?.. Скажут: мы победили без Думы».)

В конце концов слова об измене были из декларации исключены (это вызвало заявление о выходе из блока фракции прогрессистов), но решено было нападки сосредоточить на Штюрмере, во вторую очередь – на Протопопове и принять резкий, обличающий тон. Кажется, в этот момент только П. Н. Крупенский (представитель фракции центра) пытался затормозить начало открытой атаки против власти.

Деятели блока едва ли сознавали, какую ответственность они брали на себя. Нервы страны были напряжены до крайности. Невозможно было учесть, как отзовется неосторожное эффектное слово. Те, кто стремились довести войну до победного конца – и при этом знали, как много именно для войны было сделано, – тройной печатью должны были бы заградить уста для всякой публичной критики: а решено было как раз обратное…

В передовой статье «Нового времени» от 31 октября 1916 г. говорилось: «…Настроение страны так же трудно учесть, как разглядеть сквозь окно жизнь чужой неосвещенной квартиры… Характерным признаком момента является неясность общей цели и утрата сознательного отношения к переживаемому моменту».

«…Эта Дума будет скверная (rotten)», – писала 30 октября государыня государю.

Глава 8