Цацики идет в школу

В списке Сары, который Пер Хаммар тоже выкрал, Цацики оказался вторым после Пера Хаммара. Это повергло Цацики в еще большее уныние — вреднее Сары не было никого на всей продленке, и Цацики совсем не хотел значиться в ее списке.

— Вот вычеркну тебя, будешь знать! — пригрозила Сара, когда Цацики и Пер вышли из туалета.

— И я тоже! — сказала Мария Грюнваль.

— Да пожалуйста, — мрачно ответил Цацики.

— И меня тоже вычеркните, — сказал Пер Хаммар. — Эти ваши списки — отстой.

— Вот-вот, полный отстой, — поддакнул Цацики.

— Почему мне так не везет? — жаловался Цацики Мамаше.

Грустно склонив голову, Цацики постукивал кончиками пальцев по барабанам, принадлежавшим ударнику из «Мятежников».

— Когда я ходил в детский сад, я нравился Анне, но она мне не нравилась. Теперь я влюблен в Марию, а она любит Себбе. Чем связываться с девчонками, займусь-ка я лучше спортом.

— Иногда жизнь — это сплошной минор, — сказала Мамаша. — И тогда нет ничего лучше, чем петь блюз.

Она улыбнулась, взяла аккорд на гитаре и пропела:

Цацики влюблен в Марию,
Но ей нравится Себбе,
Который любит кого-то еще.
Отчего так трудно друг друга полюбить?
На земле жить так тяжко —
о-о, как тяжко жить!
На земле жить так грустно —
о-о, как грустно жить!
Не лучше ли взяться за спорт?
Любовь — за борт!

— Вот это да, круто, — сказал Цацики. — Давай еще раз.

— Тогда ты на ударных, — согласилась Мамаша.

На земле жить так тяжко —
о-о, как тяжко жить!
На земле жить так грустно —
о-о, как грустно жить!
Не лучше ли взяться за спорт?

— Любовь — за борт! — распевал во всю глотку Цацики, колотя по барабанам так, что уши закладывало.

— Здорово! — засмеялась Мамаша. — Ну как, тебе полегчало?

— Ага! — ответил Цацики.

Песня так понравилась Цацики, что он все время напевал ее про себя. На следующий день ученики двух первых классов репетировали рождественские песни, но Цацики не мог петь с остальными. Вместо «Полночного часа» из него сам собой вырывался блюз для Марии Грюнваль. Цацики замолчал и для верности прикрыл рот обеими руками.

— Почему ты не поешь? — строго спросила учительница.

— Тип-тап, тип-тап! — распевали дети.

— На земле жить так тяжко — о-о, как тяжко жить! — раздался голос Цацики, перекрывая все остальные.

Учительница перестала играть, дети замолчали. Все недоуменно смотрели на Цацики.

— Цацики, — сказала фрёкен, — что за песню ты поешь?

— «Полночный час», — пропищал Цацики, и уши его покраснели, словно шары на елке.

— Неправда, — перебила его Микаэла.

— Разве? Вот странно!

Теперь Цацики весь залился краской. Ему казалось, что покраснели далее пальцы на ногах.

— Попробуем еще раз, — сказала фрёкен. — Раз, два, три!

— На земле жить так тяжко — о-о, как тяжко жить!..

Дети захохотали. Но Цацики было не до смеха. Учительницы тоже не смеялись.

— Что это с тобой? — удивилась Ильва.

— Не знаю, — ответил Цацики. Он ведь не мог вот так при всех рассказать ей о блюзе для Марии Грюнваль.

— Иди попей немного, может, пройдет.

Цацики отправился в туалет и выпил воды, но не немного, как советовала учительница, — он решил утопить блюз для Марии Грюнваль и раз и навсегда покончить с ним. После девяти стаканов остатки блюза еле слышно бурчали в желудке. Потом Цацики пописал, и блюз, по всей видимости, весь вышел, потому что, вернувшись в класс, Цацики смог петь рождественские песни не хуже других.

Суета вокруг фрака

На рождественских каникулах Цацики получил от Марии Грюнваль открытку с Канарских островов. В уголке она нарисовала малюсенькое сердечко. По мнению Цацики, это означало, что она немножко любит его. Однако Пер Хаммар так не считал. Он был уверен, что она изобразила жучка, чтобы познакомить Цацики с фауной Канарских островов.

Мария Грюнваль вернулась загорелая, и Цацики казалось, что она стала еще симпатичнее, чем прежде. Началось новое полугодие, а Цацики совсем не думал об уроках. Целыми днями он размышлял о том, зачем она нарисовала этого микроскопического жука.

— Как ты думаешь, у нас теперь любовь? — в сотый раз спрашивал он Мамашу.

— Я не знаю, — устало вздыхала Мамаша.

— Ну а как тебе кажется? — ныл Цацики.

— Позвони в справочное бюро и спроси. Ты не видишь, что я работаю?

— Ты не работаешь, ты играешь на бас-гитаре.

Тут зазвонил телефон.

— Возьми трубку, — сказала Мамаша. — Если это соседи, то меня нет дома!

Мамаши никогда «не было дома», когда соседи звонили и жаловались на громкую музыку. А это случалось часто, хотя на стенах в репетиционной комнате была звукоизоляция.

— А учительница говорит, что врать нехорошо, а Мария Грюнваль…

— Возьми трубку! — крикнула Мамаша.

— Алло?

— Привет, это Мария.

Цацики так опешил, что даже выронил телефонную трубку. Мария Грюнваль со стуком грохнулась на пол.

— Ой, у меня трубка упала.