Цацики идет в школу

Она раздала всем бумажки с цифрами. Мальчикам — голубые, девочкам — розовые. Первый розовый номер должен был танцевать с первым голубым и так далее. Чтобы никто не остался без пары.

Как здорово, подумал Цацики. Он получил семерку и надеялся, что Мария тоже вытянет семерку. Перу Хаммару досталась двойка.

Для остроты ощущений цифры полагалось шептать друг другу на ухо. Только дети рассудили по-своему: чем громче, тем лучше. «Семь!» «Три!», «Девять!» — во весь голос вопили они.

Цацики выпало танцевать с Ким. Это было еще ничего. Ким хорошая. А вот Перу Хаммару досталась… фру Грюнваль! Пер жутко испугался.

— Спасите! — побледнев, взмолился он.

— Мальчиков было больше, чем девочек, — объяснила фру Грюнваль, — и я решила, что тоже могу поучаствовать. Не волнуйся, все будет хорошо.

Пер хотел было сбежать, но она схватила его и крепко прижала к себе. Цацики прыснул со смеху. Вот не повезло!

Микаэла осталась без партнера, так как не нашлось ни одного мальчика с девяткой. Она спряталась за шторой и горько заплакала.

Зато голубых шестерок почему-то оказалось целых две — у Тоббе и у Фреддана, и Марии Грюнваль, у которой была розовая шестерка, предстояло, по всей видимости, танцевать с ними обоими.

— Не может этого быть! Дайте посмотреть! — напряглась фру Грюнваль. Не выпуская Пера Хаммара из своих объятий, она взяла у мальчишек бумажки с номерами. — Но ведь это девятка, — сказала она Тоббе, — разве ты не видишь?

Однако Тоббе не сдавался.

— Ну хватит, хватит, — уговаривала фру Грюнваль Микаэлу, выманивая ее из-за шторы. — Выходи! Вот твой партнер.

— Я не хочу танцевать с Тоббе, — икая, всхлипывала Микаэла. — Я хочу домо-ой!

— Не обращайте на нее внимания, — сказала Ким. — Она всегда, чуть что, ревет.

— Все, танцуем! Прибавьте звук!

Довольный, что все обошлось, Тоббе уселся у миски с попкорном. Попкорн лучше танцев, считал он.

Цацики не любил Майкла Джексона, зато фру Грюнваль, похоже, его обожала. Схватив Пера в охапку, как безжизненную куклу, она закружилась с ним по комнате на глазах у изумленных гостей.

— You know I’m bad, I’m bad, — подпевала фру Грюнваль, отплясывая так лихо, что ее огромная грудь подпрыгивала прямо перед носом ее кавалера. Пер Хаммар побледнел и, казалось, вот-вот рухнет.

Цацики больше не мог сдерживаться. Повалившись на пол, он хохотал в полный голос. Хохотали все. Даже Микаэла нервно хихикала из-за шторы.

— Уф, — устало выдохнул Пер Хаммар и вытер пот со лба, когда музыка кончилась.

— Потанцуем еще? — спросила фру Грюнваль. — Мне очень понравилось!

Однако танцевать никто уже не хотел. Особенно Пер Хаммар. На всякий случай он скрылся в туалете.

— Что ж, тогда поиграем в «Море волнуется», — решила фру Грюнваль.

Микаэла заплакала. Она не хотела играть. Пер Хаммар тоже не хотел и наотрез отказался выходить из туалета. Потом заплакали Тоббе и Фреддан, потому что выбыли из игры первыми. Фреддан заявил, что это нечестно, и собрался звонить домой. И тут с Цацики упала кепка. Ярко-зеленый ирокез озарил всю комнату. «Море» успокоилось. Все восхищенно разглядывали волосы Цацики.

Цацики был очень доволен и разрешил всем потрогать свой гребень.

— Дети, дети! — взывала мама Марии. — Давайте же играть!

— Нет! — закричали дети. — Мы уже наигрались!

Тогда родители ушли на кухню готовить гамбургеры. И правильно сделали, потому что все уже успели проголодаться.

Девочки отправились к Марии в комнату рассматривать подарки. Особенно им понравилась Барби, довольно отметил про себя Цацики.

Он стоял под дверью и подглядывал за ними. Но вдруг из комнаты вышла Мария.

— Пойдем, я должна сказать тебе одну вещь.

Она взяла Цацики за руку и затащила его в темную кладовку.

— Я тебе нравлюсь? — прошептала она.

— Да, — прошептал Цацики.

Вот и все. Так начинается любовь.

Потом Тоббе включил телевизор. У Марии было много разных каналов. Тоббе нашел увлекательный фильм про убийц, и мальчишки тут же уселись его смотреть.

Пер Хаммар осмелился выйти из туалета, только когда принесли гамбургеры. Справедливости ради надо сказать, что гамбургеры фру Грюнваль готовила превосходные.

Вечеринка удалась, думал Цацики-Цацики Юхансон, засыпая в своей кровати.

Мамаша приехала домой ночью и, прежде чем лечь, заглянула к Цацики. Перед сном она всегда заходила к нему поправить одеяло.

Мамаша наклонилась и поцеловала Цацики в лоб.

— Ай! — Мамаша ткнулась носом в ирокез. Она не поняла, что это, и включила ночник.

Цацики проснулся от ее крика.

— Господи! — кричала она. — Что ты натворил!

— А? Что? Потанцуем? — Цацики сел и спросонья уставился на Мамашу. Она в ужасе смотрела на него.

— Мамаша! — Цацики бросился в ее объятия. — Ты вернулась!

— Какой же ты колючий! — недовольно заметила Мамаша. — Где мой милый, мягкий Цацики?

— Его больше нет, — радостно ответил Цацики.

Дочки-матери

Если бы со стыда можно было провалиться сквозь землю и исчезнуть, Цацики бы исчез. Он чувствовал себя полным ничтожеством. Он лежал в своем домике под потолком и стонал. Нет, он никогда больше не спустится. Это он точно решил. Пусть Мамаша приносит ему еду сюда, до тех пор, пока он не эмигрирует в Австралию.