ЦДЛ

– Так это ж один хрен (точнее, орган) с «Посевом». А как известно, дома не сев, не ходят в «Посев». Мы, видишь ли, им интересны, покуда сидим. Давайте наоборот, – я им предлагаю, – вы садитесь, а мы постоим и повостор-гаемся вашим мужеством, если вы его вдруг обнаружите…

– Посев, поссав, досааф, короче – что посеешь, то пожнешь, – видимо, уже посокрушается он. – Ну а этот, как его – толстый?

– Журнал? (В чужих руках все журналы толстые.)

– Нет, редактор, вот черт – вылетел из головы. А впрочем, не важно. Есть же еще «Время и мы»…

– Да мы-то ничего, а вот время – так себе, – говорю, – непонятно, на кого работает. Да и потом, если меня не печатал Чак – кагэбэшник, то почему меня должен печатать его подручный? Кстати, как сказал мой друг Бах – «С немного оттянутым „Я“ он выглядит куда правдивее – „ВРЁМ Я И МЬГ».

– А «Континент», этот «Новый Мир» парижский?

– Ну, там-то я тиснут, невзирая на очень строгий отбор. Но мне этого мало. Ты же знаешь, что я межконтинентальный.

– Как ракета, – подтвердит Назым.

Есть еще, правда, «22», «37», «64», «ВСРХД», «Вехи», «Смехи», «Эхи», «Охи», «Ахи».

Или этот третьесортный и коротковолновый, чей редактор, как паровоз, – только успевай подставлять рельсы… И перо сзади, чтоб с этих самых рельсов не падал. Да что говорить – журналы ныне растут, как грибы в русском лесе. Вот новый собирается выходить… из-за угла – «НЕ УХОДИ, О МУЗА, ДАЙ ЖЕ КОНЧИТЬ!». За ним выглядывает что-то еще и еще… Можно подумать, вся русская литература сбежала и ей негде печататься, а Запад спешно изучает великий русский язык, который ему как китайский. Но ничего, дай бог, осилит. Куда ж ему деться, коль столько талантов пригрел. В глазах темно – сколько просоветско-антисоветских изданий. Пальцев не хватит считать, а писать когда?

– Видимо, изгнанье, оно, брат, везде изгнанье, – посетует сам первостатейный изгнанник, – и выход один – всемирным писателем становиться и выйти сразу на всех языках.

А что, над этим стоит подумать, соглашусь я, главное, чтоб книга на иностранный язык попала, а уж на зуб отечественный всегда попадет. А сам думаю: язык не стрелка – его нельзя перевести. Но это не значит, что я под откос собрался.

А может, это не Запад, ведь компаса не было под рукой, говорит Даня, летел сломя голову, и скорость радовала глаз, да и кровь пьянило от ощущения, что так быстро назад все опостылевшее отлетает… Может, это просто воображение шутит? Собор аэропорта уже следующего века, а рядом средневековый хасидский район, где в субботу тебя закидают камнями, если вздумаешь там проезжать. Забредаем мы как-то с приятелем в какой-то район непонятный и видим, красные флаги висят, – неужто к коммунистам в гости попали? Да нет, оказались брачные простыни, вывешенные напоказ, – видите, какие у нас честные дочки! Мы, оказывается, наткнулись на древний обычай то ли амишей, то ли еще каких староверов – у них, оказывается, вчера коллективная свадьба была. Но это что! Когда мы увидели невест вчерашних – мой приятель в ступор попал, так испугался. Представляешь, до ближайшей станции сабвея нес на плечах. Тут же заехал на Брайтон и поделился с кем-то про этот район, пытаясь выяснить – кто же это на самом деле были. А мне говорят: «А черт их знает – мы в Америку не ходим. В современную – еще куда ни шло, и то только первое время, а в древнюю тем более зачем ходить – у нас самих здесь местечко…»

– Гулять надо в Европе, – говорит Ефеня, – иду как-то по Парижу и вижу, сидит на корточках Сартр и прямо на тротуаре нашего сифилитика маолюет. С удовольствием ему на свежий глаз наступил…

– Мой дедушка тоже пел «Марсельезу» в застенке, мечтая о республике. Эти же поют ее в республике, мечтая о застенке, – возмутился Ардальон.

– Позади мне все известно, а впереди лишь догадка блещет. Не оглядывайся, – говорю я себе сквозь зубы, – возвращаться – плохая примета: снова посадят. Так что вперед! – очень хочется быть оптимистом мне.

– Ну куда вперед, – интересуется Даня, – если сбежавший кагэбэшник здесь куда охотнее принимается, чем сбежавший от КГБ, а действительный член Академии как аспирант, а член союза писателей совсем не так, как исключенный. Одному официально сюда приезжавшему так понравился прием, ему оказанный, что он вообще здесь остался. Но – увы – больше его не принимают, а если принимают, то не так. И он уже купил себе очень прочный галстук, больше похожий на удавку, очень модную для прыжков со стула, если ее закрепить хорошенько на потолке. И вообще, в Европе я чувствую себя человеком, а приезжаю в Америку – будто в чем виноват.