Цех пера. Эссеистика

Идеям Жозефа де Местра суждено было щедро оплодотворить русскую историко-философскую мысль. Безусловно установлено его влияние на Чаадаева. Остается еще установить его роль в нарождении убеждений Тютчева, Достоевского, Владимира Соловьева. «Три разговора», например, написаны под несомненным впечатлением «Петербургских вечеров».

16

Катков в некрологе Тютчева пишет: «Общество было для него необходимостью; он постоянно был в людях. Но он также постоянно умел быть один и в шумной толпе. Он обильно принимал впечатления извне, но они подчинялись течению его мысли. В разговорах, возникавших случайно, он поражал яркими просветами разумения, которые вдруг озаряли целые горизонты. Речь его оживлялась, сыпала искрами. Выражения, удивительные по меткости, остроумию и нередко глубине, порождавшие мгновенно ряд ярких мыслей и новых настроений в слушателях, вырывались у него так неожиданно, так внезапно, так добровольно. Душа его отзывалась на все». (Русский Вестник, 1873 г., кн. VI–II, с. 835).

17

Язык Стендаля представляет любопытный пример влияния войны на литературный стиль. Военный опыт, излечивающий от всех иллюзий, совершенно избавил слог Стендаля от претензий на красоту и сообщил ему точность и простоту военного донесения или гражданского уложения. Он утверждал, что для окончательной выделки своего стиля он ежедневно читает свод законов. Отсюда специфические стендалевские приемы описаний: «Есть четыре рода любви: 1) любовь-страсть; 2) любовь-вкус; 3) любовь физическая; 4) любовь-тщеславие». Или: «Есть семь эпох любви: 1) восхищение; 2) предчувствие наслаждения; 3) надежда» и т. д. Вероятно, под его влиянием Толстой разбивает на рубрики свои описания: «Есть три рода любви: 1) любовь красивая; 2) любовь самоотверженная и 3) любовь деятельная» («Юность»). Такова же классификация по типам русских солдат в «Рубке леса». «Главные эти типы с их многими подразделениями и соединениями следующие: 1) покорных; 2) начальствующих и отчаянных. Покорные подразделяются на: a) покорных хладнокровных, b) покорных хлопотливых. Начальствующие подразделяются на: a) начальствующих суровых и b) начальствующих политичных» и т. д.

18

Paul Boyer. Le Temps, 28 ao^ut, 1901. — П. Бирюков. «Л. H. Толстой». T. I, с. 270, La Revue, 1911 ao^ut.

19

«Нечто о Шиллере». Время, 1861 г., II. Критич. обозр., с. 13. Заметка эта принадлежит Страхову, но последний абзац («Вообще многие поэты…» и пр.) приписан к ней Достоевским. Она перепечатана в «Критических статьях» Страхова (т. II, с. 251) с указанием на авторство Достоевского.

20

О степени его интереса к старой европейской живописи можно сулить по следующему его свидетельству: «Лет десять назад я приехал в Дрезден и на другой же день, выйдя из отеля, прямо отправился в картинную галерею».

21

Замечательно, что Мейербером восхищался и один из первых наших вагнерианцев, близкий друг и сотрудник Достоевского, Аполлон Григорьев: «Мейербера и Мендельсона, как вы знаете, я страстно люблю, — пишет он из Флоренции. — В Пальяно ревут и орут „Гугенотов“, и все жидовски-сатанинское, что есть в музыке великого маэстро, выступает так рельефно, что сердце бьется и жилы на висках напрягаются. Меня пятый раз бьет лихорадка — от четвертого до конца пятого. Это вещь ужасная, с ее фанатиками, с ее любовью на краю бездны, с ее венчанием под ножами и ружейным огнем». (Эпоха. 1865 г., II, 157).

22

Сближение Достоевского с импрессионистами стало обычным явлением в новейшей художественной критике. Сравнивая творческие приемы Сезанна и Достоевского, Мейер-Греффе отмечает их общую способность творить новые символы из отрывочных ходов мысли или из контрастов красочных пятен. Он признает их общей творческой атмосферой страсть, но не как средство прежних художников слова и кисти, а как самоцель, раскрывающую сущность нового героизма и новой мистики.

23

Время, 1862 г., март, с. 182.

24

Время, 1862 г., кн. 3, 7; 1863 г., кн. 2; Эпоха, 1864 г., кн. 5, 6, 7, 8, 12; Гражданин, 1873 г., с. 30, 395, 1148, 1181.

25

Достоевский не называет имени профессора, произнесшего эту фразу, но восклицание это стало в 1870 г. распространенным лозунгом среди немецких ученых, проф. Иегер (J"ager), например, заявил: «Нравственность засчитает новую победу, когда Париж будет разрушен». См.: Faguet «Le pacifisme», р. 147.

26

Таковы, например, в различных отделах Гражданина заметки: «Полиция и народное образование в Берлине, Вене и С.-Петербурге», «Часовой и наследник престола» и др. В одной из передовиц император Вильгельм I характеризуется, как огромная историческая личность, как «человек, опирающий свои действия на твердые нравственные начала и высокие идеи христианства и патриотизма». «Нам, русским, которые вечно всем недовольны, — говорится в другой статье, — можно поучиться у нынешних немцев умению уважать существующее и понимать его смысл» (Гражданин, 1873 г., №№ 2, 3, 15–16, 39, с. 49, 82, 1055).

27