Цеховик. Книга 1. Отрицание (СИ)

– Значит так, – говорит она, – ситуация такая. Операция подходит к концу. Опасности жизни нет, состояние довольно тяжёлое, но стабильное. Удар пришёлся снизу и сбоку. Из внутренних органов повреждена селезёнка и задето лёгкое. С одной стороны, это большое везение, но, с другой стороны, селезёнку пришлось удалить. Но, как я сказала, опасности для жизни нет. Можно и без селезёнки жить. Будут, конечно, определённые ограничения, но это уже врач расскажет.

– Спасибо, Танюша, – говорю я. – А с врачом потом можно поговорить?

– Ну если в санпропускнике разрешат, можно будет сюда подойти и попросить медсестру позвать хирурга. Сегодня Ковригин дежурит, хороший, опытный хирург, так что повезло, что сюда привезли.

– Таня, дай мне свой телефон, а?

– Так я в общаге живу. Мне позвонить нельзя никак.

– А когда ты дежуришь теперь?

– В ночь на третье.

– Приходи ко мне второго домой. Хочешь? Мама на работе будет.

– Слушай, Егор, не смеши ты меня. Чего ходить-то?

– Ладно, давай в кафе сходим. Хочешь во «Льдинку»?

– Сказать чего я хочу? – вздыхает она. – Жениха хорошего. Влюбиться хочу по уши и замуж выйти.

– Эй-ей, – усмехаюсь я. – А я как же?

– Пошли уже, карточку твоего Каховского поищем.

– Я третьего приду тогда. Бронирую рентген-кабинет на всю ночь. Никого больше не пускай.

– Дурачок ты, Егорка, – качает она головой.

Мы возвращаемся в отделение. Вернее, я остаюсь перед дверью на лестничной площадке, а моя огненная красавица скрывается за дверью.

– Повезло тебе, – говорит она, возвращаясь через несколько минут и протягивая мне лист бумаги. – Держи, я тебе адрес написала. Карточка у нас пока. Он послезавтра должен прийти к врачу. Не в поликлинику, а сюда, в отделение.

– Спасибо, любовь моя, – говорю я и горячо её целую.

– Иди уже, дон Жуан, – отвечает она, когда я выпускаю её из объятий. – Мать там с ума сходит небось, а ты тут обжимаешься.

– Ну так что, Танюш, когда? Когда увидимся? Скажи мне хоть адрес общаги, что ли. Где искать тебя?

– Я пятого в ночь буду. Приходи. А до этого времени я подумаю, что с тобой делать. И давай, беги уже. С Новым годом тебя.

– Кто это вам разрешил тут расхаживать?! – сердится медсестра в приёмном отделении, когда я возвращаюсь.

– Так доктор Ковригин же, – отвечаю я, пожимая плечами. – Он сейчас оперирует, а потом велел, чтобы мы подошли к отделению, он с нами поговорит.

– Мне никто ничего не передавал, – отвечает строгая сестра.

– Не успели, наверное. Там знаете, какая суматоха была…

Я рассказываю маме всё, что узнал от Тани. Она слушает очень внимательно и взволнованно. С одной стороны, информация хорошая и обнадёживающая, в том смысле, что жизни ничего не угрожает. С другой же стороны, отец остался без селезёнки. Это, конечно, жесть, но ведь живут же люди и без неё. Уж справимся как-нибудь.

Мы сидим ещё около часа, а потом, когда медсестра отходит по своим делам, я беру маму и веду в хирургию. Постояв немного у закрытой двери отделения, я решаюсь зайти и тут же натыкаюсь на медсестру.

– Вы что здесь делаете! – накидывается она на меня.

– Я доктора Ковригина ищу. Скажите, пожалуйста, закончилась операция у него? Я сын Брагина, которого сейчас оперируют.

– Закончилась, – раздаётся усталый мужской голос.

В коридоре появляется крепкий, коротко стриженный мужчина лет сорока.

– Проходите в ординаторскую, – говорит он. – Зина проводи, пожалуйста.

– Я только маму позову, – отвечаю я. – Она здесь, за дверью.

Недовольная Зина ведёт нас в ординаторскую и ещё какое-то время мы ждём хирурга. Он приходит и садится на стул. Выглядит он очень усталым. В общем, он повторяет всё, что сказала Таня, добавляя некоторые детали о диете и о том, как будет проходить период реабилитации.

Посещать отца в ближайшее время будет нельзя. Сейчас он находится в реанимации, а завтра, если всё будет хорошо, переведут в обычную палату. Передачи пока будут запрещены. О состоянии можно справляться по телефону.

У Ковригина от усталости глаза слипаются и мы, подробно его расспросив, отправляемся домой. На улице никого. Уже утро. Мама всю дорогу молчит.

– О чём думаешь? – спрашиваю я.

– Думаю, что ты очень сильно изменился, – вздыхает она. – Был ребёнком и вдруг внезапно повзрослел так, что я узнать тебя не могу. С одной стороны я радуюсь, а с другой немного боюсь этого…

– Ну чего же здесь страшного, – пытаюсь успокоить её я. – Это дело неминуемое, все взрослеют, так что, чем раньше, тем лучше. Если бы наоборот, лет до тридцати ребёнком оставался, это же хуже было бы, верно?

– Не знаю, – пожимает она плечами. – А ещё думаю, что с отцом твоим делать…

– Ну, тут я к тебе с советами лезть не буду. Но если всё-таки хочешь моё мнение…

– Не очень, – отвечает она, – но ладно уж, говори.

– Я бы его домой забрал. Представь, после больницы попасть в казарму. Там одна еда только чего стоит. А ему ведь строгая диета нужна будет.

Она не отвечает и снова вздыхает.

Дома мы сразу ложимся спать. Нет, не сразу. Я ещё немного перекусываю остатками новогоднего пиршества. Оливьешечка, новогодняя классика. Пару дней ещё должна радовать, иначе, считай, праздник не удался.