Цеховик. Книга 1. Отрицание (СИ)

Меня охватывает нервный озноб и возбуждение. Давно я этого не чувствовал. Давно. Сейчас я как волк, вышедший на охоту. Видать и здесь суждено мне быть ментом и от себя убежать невозможно. Ведь я бешеный пёс, беспощадный цепной пёс закона. Я делаю бросок и вгрызаюсь в глотку и не отпускаю жертву, пока не вырываю кадык.

Именно так я жил все эти годы, прорубаясь вперёд, не останавливаясь ни перед чем. Не бывает безобидных преступлений. Я это твёрдо знал. Фу, будто морок спал. И прямо легко на сердце стало. Я вырвался из тесной и непонятной пелены, душившей меня с момента появления здесь.

Я вхожу в гастроном и встречаюсь глазами с Лидой. И я знаю, она видит перемены, произошедшие во мне. Она чувствует зверя, пробудившегося внутри меня и будто даже немного робеет.

Я прохожу мимо, коротко кивнув и иду прямо к Гусыниной. Она даёт мне пачку денег. Сегодня это наверное целая тысяча. Дело, похоже, набирает оборот.

– Спрячь получше, – наставляет меня тётя Люба. – Какой-то ты сегодня необычный. Ничего у тебя не случилось? Всё хорошо?

Хорошо, Любовь Петровна, очень хорошо. Лучше просто и быть не может.

Проходя мимо бакалеи, я задерживаюсь. В мясном отделе колбасная суета, а здесь никого нет и Лида стоит одна. Я прищуриваюсь и втягиваю воздух, пытаясь уловить её запах.

– Иду расставлять капканы, – говорю я. – Готовься, скоро будет большая добыча. Очень большая. И готовь дырочки на погонах.

– Тише ты! – она смотрит на меня с лёгкой оторопью и ей передаётся моё возбуждение.

Она тоже охотник. Да, Лида охотник! Несколько секунд мы стоим, пожирая друг друга глазами.

– Придёшь вечером? – тихо спрашивает она.

21. Змей, пожирающий себя

Не знаю, что и ответить. Может быть. А может и нет. Это зависит, Лида, от многих факторов. Посмотрим, как я сгоняю в колхоз «Авангард».

– Не знаю, – отвечаю я и выхожу из гастронома.

Еду на вокзал и сажусь на автобус, который везёт меня в колхоз.

Прав был Большак, дорога занимает ровно сорок минут. Автобус останавливается на маленькой, покрытой снегом площадке, прямо перед магазином. Я захожу внутрь, небольшая очередь, тамбур, служебный вход, кабинет Сурова. Ага, закрыто. Первая удача. Значит надо поискать его. Он же где-то здесь, правильно?

Я спускаюсь на первый этаж и иду на запах. Впрочем, он здесь везде, но нас, бешеных ищеек это не смущает. Я открываю дверь и оказываюсь в просторном помещении, похожем на ангар. Это склад. Здесь снуют люди, таскают туши, набивают полиэтиленовые мешки.

Боковые двери открыты и у широкого пандуса стоит грузовик под погрузкой. Двери будки распахнуты и мужики заносят туда половины свиных туш, а также большие алюминиевые бидоны.

– Тебе чего, малой? – окликает меня мужик тюбетейке и засаленном фартуке, надетом поверх старой фуфайки.

– Я завпроизводством ищу, – отвечаю я.

– Так вон он, в конце зала, с мужиками стоит.

– Спасибо, – киваю я и иду к Сурову.

– Давайте всю обрезь и мослы. Всё туда же. Кожу тоже. Всё что только возможно, плюс тех, на кого падёж оформляли. Всё мне чтоб подготовили к завтрашнему вечеру, когда следующая машина придёт.

– Павел Степанович, – окликаю я его. – Здравствуйте.

– А, – восклицает он и чуть подвисает.

– Егор, – подсказываю я.

– Да-да, конечно, Егор. Привет. С чем пожаловал?

– Зло вам привёз, – усмехаюсь я.

Он отходит от мужиков и, взяв под локоть отводит в сторону.

– Что ещё за зло? – обеспокоенно спрашивает Суров.

– Ну, вы же наверное слышали такую поговорку, деньги – это зло.

Он пару секунд хлопает глазами, а потом разражается хохотом.

– Ну, шельмец, купил меня, а-ха-ха. Купил! Пошли в коридор выйдем.

Мы выходим, и я отдаю ему пачку. Он запихивает её в карман не считая.

– А мы вам, как раз, машину загружаем, – сообщает он. – Вон видал?

Суров снова открывает дверь и указывает на машину.

– Степаныч! – кричат ему мужики, с которыми он разговаривал до этого. – Ну так чего?! Чё делать-то?

– Я сейчас, – бросает он мне и возвращается к ним.

А я подхожу к грузовику. ГАЗ-51 с мордой цвета тёмного хаки и помятой, обитой жестью будкой. Рядом с машиной стоит женщина в рабочем комбинезоне и телогрейке. Крепкая и независимая, как говорится, гром-баба. Она курит папиросу.

– Здрасте, – говорю я.

Она хмуро и вопросительно смотрит, но ничего не отвечает.

– Ваша? – киваю я на машину.

– Допустим, – говорит она.

– Куда поедете?

– В Атаманку, а тебе чего? – бросает она и, затянувшись, выпускает едкие клубы дыма.

– С вами хочу. А вы в город не поедете потом?

– Поеду. А тебе куда надо-то?

– Вообще в город, но хоть бы и до Атаманки, всё к городу ближе. Просто здесь автобус сейчас часа два ждать. Вот я и хотел спросить, может подбросите?

– За трояк.

– Не, трояка нет. А за рупь?

– Уломал, – соглашается она со смехом. – Но за рупь у меня на ночь останешься.

Прохохотавшись, она добавляет:

– Только я же в Атаманке разгружаться буду.

– Ну я может, за это время на автобусе оттуда уеду.

– Ладно. Скоро поедем уже. Как звать?

– Егор, – представляюсь я.

– А я Анжела.

– Анжела! – кричит Суров. – Давай, двигай. Всё готово.

Он подходит ближе и протягивает бумаги, зажатые в руке.