Цеховик. Книга 13. Тени грядущего

Толстый прапорщик, спускаясь из фургона по хлипкой откидной лесенке, поворачивается спиной и держится обеими руками за края дверного проёма. А ногой нетрезво нашаривает ступеньку.

В этот момент и настигает его вражеская пуля, впиваясь в мягкие филейные части отсиженного зада. Прапорщик дико орёт, а Поварёнок выпускает пушку из руки.

Я поднимаю голову и вижу Трыню, сжимающего в высоко поднятых скованных руках оружие пролетариата, то есть здоровенный булыжник.

— Отойди! — грозно требует он.

— Не надо, Андрей, — качаю я головой. — Не надо.

Я поднимаюсь, а поверженный враг остаётся лежать в пыли.

— Ствол-то с криминальной историей, да? — качаю я головой. — Ещё пятачок накинут. Вот, Пётр Николаевич, вы же талантливый человек, крутую операцию смогли провернуть даже вот с таким-то человеческим материалом. Неподготовленным. Вашу бы энергию, да в мирных целях…

— Ладно, Брагин, на этот раз твоя взяла. Но мы с тобой ещё поквитаемся.

— Уже нескоро, — вздыхаю я, слыша звуки моторов.

Кухарь тоже слышит эти звуки и резко вскакивает. Взгляд его делается диким, кажется, до него доходит истинное положение вещей поэтому, схватив чемодан, как последнюю свою надежду на спасение, он рвёт с места к узкому, заросшему крапивой проходу между ржавыми бочками и вольером свиней.

Но Трыня, не теряет бдительности. Вот уж дитя Давидово, судя по всему. Безо всякой пращи он бросает-таки свой булыжник и тот попадает Поварёнку по ноге.

Естественно, Пётр Николаевич падает, как подкошенный. Чемодан летит в одну сторону, а сам он в другую. Он со всего маха врезается в загородку для свиней, и старые жерди не выдержав такого напора, проламываются, открывая доступ к животным.

Не в силах удержаться, Кухарчук пушечным ядром влетает на территорию наших меньших братьев. Он врывается на их территрию спиной вперёд и, поскользнувшись, тут же теряет равновесие, со всего маха падая в жижу из грязи и испражнений.

— О, ужас! — качаю я головой. — Что же ты наделал, Андрюха…

Бывший заложник заливисто и безо всякого зазрения совести начинает ржать. Свиньи бросаются в стороны и совсем не торопятся накидываться на незваного гостя и начинать обещанное кровавое пиршество.

С грохотом распахиваются ворота, и на территорию врывается «газон». Он резко и красиво тормозит, и из затянутого брезентом кузова выскакивают зелёные человечки и тут же разбегаются по двору. Главное, вовремя.

Но это ещё не финал. Я слышу низкое нарастающее громыхание и вибрации. Над скотным двором нависает огромная туша вертолёта. Воздушные вихри треплют волосы и одежды, а рёв двигателя перекрывает даже крик раненого прапора.

Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте… Настоящая феерия. Апофеоз Поварёнка. Он лежит на спине и даже не пытается подняться. Кажется, ему уже всё ясно, и могучее тело летучего железного зверя, нависшего над его собственным маленьким, жалким и поруганным тельцем, является прекрасным доказательством того, что партия проиграна вчистую…

— Даже жаль его, — качаю я головой. — Хотя, если честно, сволочь, а не человек…

Вертолёт кренится и отходит чуть в сторону, совершая посадку за бетонным забором на колхозном поле. Через пару минут, в воротах появляется Злобин.

Он идёт уверенной гордой походкой в мундире с генеральскими звёздами на плечах и в этот момент напоминает мне не американского актёра, а, по меньшей мере, Симона Боливара. Освободителя.

— Брагин! — строго говорит он. — Вот ты тут прохлаждаешься, а тебя, между прочим, Леонид Ильич ждёт! Он шефу моему уже всю душу из-за тебя вынул! Сто раз звонил. Так что на очередной орден даже не рассчитывай!

Сказав это, он расплывается в улыбке и я, наконец, узнаю старого доброго Де Ниро. Он прижимает меня к своей груди и дружески хлопает по спине.

Солнце клонится к закату, на родные просторы опускается вечер. Вслед за Злобиным мы с Трыней забираемся в вертолёт и взмываем с открытой дверью над лесами и полями, свинарниками и коровниками, городками и деревнями, поездами и автомагистралями.

Я взираю на всё это богатство, как хозяин. Не по праву самодержавного властелина, но по праву причастного, как бесконечно малая, но совершенно неотчуждаемая и неотделяемая частичка всей этой бескрайней Руси. И в этот миг мне приятно и радостно сознавать, что трепыхаюсь я не ради себя, а ради неё, кипучей, могучей и непобедимой.

Ничего! Ничего! Мы в обиду тебя не дадим! Точно, не в этот раз! Ревёт мотор и ветер, крепкий, дерзкий и задорный, задаёт мне хорошую трёпку.

А ну-ка, песню мне пропой, весёлый ветер,

Весёлый ветер, весёлый ветер!

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете песенки слыхал…

23. Антип с Антиб

Вертолёт опускается на площадку.

— Ну что, понравилось на вертолёте летать? — подмигивает Злобин Трыне.

— Конечно! — отвечает тот с сияющими глазами. — Ништячно было!