Цеховик. Книга 14. Воин света

Как ни смешно, действительно забыл. Можно так сказать. В моей новой, нанесённой, наслоённой памяти снова появляется Черненко в качестве генсека, сменяющего Андропова. Причём, царствует он довольно долго. Воспоминания, как всегда, туманные и отрывочные, но суть я ухватываю отчётливо. Блин! Блин! Блин! Почему всё постоянно меняется!

— А почему ты не позвонил сам? — Удивляется Горбач. — Через Гурко удобнее?

— Не столько удобнее, — улыбаюсь я, — сколько надёжнее. Я напрямую не смог дозвониться, вот и попросил его. Для него нет неразрешимых задач.

— Ну да, ну да, — мягко улыбается мишка гамми и смотрит своим фирменным ласковым, чуть растерянным взглядом. — Хочешь чай или кофе?

— Спасибо, Михаил Сергеевич, я не планирую отнимать у вас много времени. Просто хотел кое-что сказать.

— Слушаю тебя, — кивает он.

— Кое-что о будущем, о не слишком далёком будущем. К моему великому сожалению.

— Так-так…

— Все мы относимся с огромным уважением и огромной любовью к Леониду Ильичу.

— Правильно, — подтверждает Горби. — Это правда.

— Но против природы не устоять, и все мы смертны. Человек с первых мгновений своего существования, сразу после рождения, ещё и крикнуть не успев, уже начинает необратимое движение к смерти.

Он чуть хмурится и ничего не говорит.

— Ну, вы понимаете. Придёт когда-то горький час, когда мы вынуждены будем выбирать нового лидера и вождя. Не мы, а вы, разумеется.

Горбачёв становится заметно более напряжённым, твердеет и каменеет, будто неожиданная кончина внезапно прервала жизнь его собственного пышущего здоровьем тела.

— Так вот, — продолжаю я. — Хочу вам ответственно заявить, Медунова среди претендентов нет.

Он молча хлопает глазами. Жив, курилка.

— То есть вы можете его не опасаться.

— А с чего ты взял… — выдавливает он, растягивая губы в бесформенной улыбке.

— А с чего вы Ставропольские его жмёте и давите? Я, например, ничуть не сомневаюсь, что следующим генсеком будет Андропов.

Горбачёв невольно и нелепо озирается. Вот что имя суровое и свирепое с людьми делает.

— Михал Сергеевич, я говорю с вами откровенно и рассчитываю на ваше понимание и полную конфиденциальность. Пожалуйста, не передавайте мои слова Константину Устиновичу, да и другим товарищам тоже. Только Раисе Максимовне. А то они подумают, что вы их провоцируете. Возможно, вы и обо мне сейчас то же самое думаете.

Он продолжает смотреть на меня, плохо скрывая «охренение».

— Я здесь совершенно ни при чём, — наконец выдаёт он. — Я слышал, что у Медунова сейчас возникли проблемы… Прокуратура роет… А почему ты им интересуешься?

— У меня есть с ним некоторые общие точки пересечения. От вас скрывать не хочу. Но они никоим образом не касаются политических планов. Вот причина моего интереса и даже озабоченности ситуацией.

— Так это Черненко, — разводит руками Горби и улыбается. — Тут и думать незачем и не о чем. И Ставрополь здесь совершенно ни при чём. Личная месть и неприязнь. Вот и всё. Но я думаю, с твоими-то связями ты сможешь устранить это небольшое недоразумение.

Сучонок.

— Смогу, конечно, Михал Сергеич. Просто хотелось бы с миром и добром ко всем, понимаете меня? Не хочется никому больно делать.

— Да, — кивает он и поднимает указательный палец вверх. — Я это понимаю. И мне это очень нравится. С миром и добром. Думаю, ты многого сможешь своими руками и, откровенно говоря, в этой жизни.

Кличко на тебя нет…

— Хотелось бы, — соглашаюсь я. — Хотелось бы, Михаил Сергеевич.

— Мне нравится, что ты надёжный, прямой и открытый. И держишь слово. И на тебя можно положиться.

А это ты откуда взял? У меня что, на лбу написано? Не написано. Значит ты чего-то от меня хочешь. Я даже догадываюсь, чего. Ну-ну, послушаем…

— С тобой хорошо иметь дело, — продолжает он. — Я рад, что ты заглянул. И, как говорится, пользуясь случаем, хочу вернуться к тому, что мы уже обсуждали. К немке со связями. Помнишь, кстати, как хорошо мы в ГДР съездили?

— Конечно, помню. Историческая поездка была.

— Историческая, — подтверждает он. — Послушай, дело государственное и очень важное. Я считаю, что мы не должны сидеть на крючке у миллиардеров, у Рокфеллера этого. Нам нужна свобода, возможность принимать независимые решения и иметь полный контроль над ситуацией. Не чтобы контролировали нас, а чтобы контролировали мы. Ты меня понимаешь?

Конечно, понимаю, чего тут не понять, я в своей жизни не единожды подобные схемы расследовал. Тем более, здесь всё до примитива просто. И, ясен пень, мы должны контролировать размер своей маржи.

Ставим прокладку в виде неизвестной и, главное, офшорной фирмёшки и — погнали. Только успевай отфильтровывать разницу на багамский счёт.

Потоки будут двухсторонними — и продажа, и покупка — всё через эту корпорацию. Тому же Рокфеллеру или каким-то известным трейдерам, но через фильтр буквально.

Ну, а разве не этого мы хотели? Разве не пора вскочить на броневик и закричать голосом, полным ликования, немного при этом картавя: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась»?

Ура, товарищи!