Цеховик. Книга 14. Воин света

Н-да… Рекомендовать Романова. Не Андропова, а Романова, консерватора, верного ленинца, промышленника и всё такое прочее. А это значит, что… Собственно, уже любому ясно, что это значит. Значит, что реформам Андропова хана.

Нет, Романова, конечно, тоже можно попытаться убедить, рассказать ему что было, что будет, чем сердце успокоится. Да только очень сомневаюсь, что он захочет резать священную корову коммунизма. Будет загонять нас в коммунистическое светлое будущее в отдельно взятой стране, тем настойчивее, чем более мрачную картину будущего я нарисую.

Не то чтобы у меня руки опускались, но, честное слово, как-то очень трудно и долго продавливается этот мир…

Возвращается священник.

— Так, Георгий, все мысли небожеские — в сторону. Забудь о делах. Понял меня?

— Понял, батюшка.

Он подходит к большой купели, кивает, открывает потрёпанную толстую книжку и начинает читать молитвы. И мысль моя, к удивлению, отвлекается от Брежнева и Гурко, от Романова и Андропова. И всё земное вдруг начинает казаться неважным, а всё горнее единственным, имеющим смысл.

— Крещается раб Божий Георгий во Имя Отца… — священник окунает мою голову в воду и тут же ослабляет давление, позволяя мне вынырнуть.

— Аминь, — говорит он и снова давит на затылок погружая в купель. — И Сына… Аминь.

— И Святаго Духа, — произносит он, опуская мою голову в купель в третий раз. — Аминь. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Я встаю напротив алтаря.

— Блажени, ихже оставишася беззакония, и ихже прикрышася греси. Блажен муж, емуже не вменит Господь греха, ниже есть во устех его лесть…

Когда таинство оказывается исполненным, священник обращается ко мне:

— Ну, что, Егорий, раб Божий чувствуешь ли, как семя веры начинает произрастать в сердце твоём? Это искра вечного сияния…

Я не знаю, что ему ответить. Да, кажется, что-то жжёт в груди, но…

— Не знаешь и не отвечай, — улыбается он. — Господь есть любовь и есть свет. Я вижу в тебе свет. Много света. Больше, чем в других. Я скажу, а ты послушай. Ты пытал, а я не знал, что сказать и думал потом. И вот…

Я слушаю внимательно, даже хмурюсь, стараясь уловить каждое слово, каждый звук…

— Если Господь на тебя рассчитывает, — говорит священник, — значит не щади себя и делай то, что тебе предначертано. Будь воином Божиим, Воином Света! Целуй икону.

Он подаёт мне изображение Архангела Михаила. Я прикладываюсь.

— Не каждому такое выпадает. Только тем, кто может, в ком есть сила и сияние божьей искры. Значит в тебе есть, я чувствую. На каждого из нас у Него свой план. Если видишь чудо, смири душу и исполняй Его волю. До конца. Ты был ли воином?

— Было когда-то… — смущаюсь я, не зная, как объяснить, что было-то было, да не сейчас, а когда-то в… будущем…

— Это видно. Ну а раз воин, не отступай и иди до конца, пока не выполнишь своё задание или как там у вас? Приказ что ли? Снова и снова. Снова и снова… До самого конца…

— А какое у меня задание? — хмурюсь я. — Как понять-то?

— Это, сынок, — улыбается батюшка, — только ты знать можешь. Только ты. Идите детки, обвенчаю вас. Молоденькие такие. Я вам так скажу. Оставит человек отца и матерь и прилепится к жене своей, и будета оба в плоть едину. Поняли? То-то. Живите в любви. Ты, Наталия, слушай Георгия, а ты Георгий, люби Наталию. Давайте, вставайте сюда. Да поближе, чего, мнётесь, да вот сюда прямо… Бестолковые, как телята… Да не крутитесь…

— Ну что, — смеётся батюшка, когда всё заканчивается. — Довольны? Теперь того, изменять нельзя, ясно? Ну, ладно, знаю, вы не такие. Свет в вас. Вы хорошие, славные. Ну, давайте, ступайте. У Егорки-то дел небось не счесть. Надо с тьмой воевать.

— Чудной, — улыбается Наташка, когда мы выходим из храма. — Но добрый, да?

— Да, — киваю я.

— Знаешь, я сейчас стояла и думала… Ведь было бы очень нечестно, если бы вторая я жила вместо той девочки, вместо настоящей Мурашки. Правда же?

Я не знаю, Наташа. Где правда, где неправда. Честно, не знаю. Мне всех жалко и настоящую, и ненастоящую. Вообще всех. А раз так, какой из меня воин? Какой ещё воин Света! Действительно, просто этот священник не кто иной, как чудаковатый старик, который несёт всякие глупости.

— Правда, Наташ, — говорю я, — я тоже так думаю. Но, на всякий случай буду тебя беречь, чтоб ты вдруг ещё куда-нибудь не решила перенестись. Ищи потом…

Она улыбается:

— Муж, наклонись ко мне, пожалуйста. Прилепись к своей жене…

— А, — усмехаюсь я. — Понравилось про «прилепись»?

Она кивает. Я наклоняюсь и она меня целует. Крепко целует, с большой любовью.

Мои парни стоят рядом. Машина — на другой стороне улочки. И там тоже стоят парни. Тут везде мои парни. Я передвигаюсь, как глава мафии. Повсюду меня сопровождают люди в чёрном. Потому наверное, что я рыцарь, ой, как он, воин света. Я скептически улыбаюсь.

Беру Наташку под руку и веду к машине. Тут идти-то, буквально два шага. Но мы не успеваем сделать и одного из них, как вдруг налетает порыв ветра и срывает платок с Наташкиной головы. Срывает и несёт ввысь.