Цеховики. Рождение теневой экономики. Записки подпольного миллионера

Людей, которые занимались сбытом любого товара, имеющего криминальное происхождение, как уголовники, так и сотрудники правоохранительных органов называли барыгами. Между прочим, это слово плавно перекочевало в современность, только слегка изменив свое значение. С начала девяностых барыгами стали называть бизнесменов любых калибров, тех, что занимаются реализацией товара.

Цеховиками в советские времена называли людей, которые организовывали подпольное производство товара. Этим ярлыком награждали любого нелегального производителя вне зависимости от объема «левого» производства. Как в наше время под титулом «бизнесмен» могут скрываться и владелец трех продуктовых ларьков, и председатель совета директоров крупного банка, так и в СССР под безликим определением «цеховик» мог подразумеваться крупный махинатор, выдававший производственные объемы, сравнимые с планом легального предприятия, наравне с владельцем пошивочного цеха вместимостью в три швейные машинки. Отдельного упоминания заслуживает факт, что дополнение «в особо крупных размерах» к статье «Хищение государственной собственности» можно было схлопотать в любом случае.

Вверху пирамиды покоились священные коровы – теневики. Люди, которые прикрывали подпольную экономическую деятельность, находясь в стенах государственных учреждений разных рангов. Не думаю, что стоит отдельно уточнять: чем больше был объем подпольного производства – тем выше рангом были крышующие его чиновники.

Единственное отличие этой иерархической лестницы от современных реалий состояло в невозможности совмещения нескольких ипостасей в одном лице. Сейчас, несмотря на строжайший запрет государственным чиновникам заниматься предпринимательской деятельностью, каждый самый захудалый депутат как минимум владеет свечным заводиком в средней полосе необъятной России. И многие производители товара самостоятельно занимаются сбытом продукции. В те времена, о которых сейчас идет речь, о таком раскладе и помыслить было невозможно. Объяснялось сие табу очень просто. Тот, кто занимался подпольным бизнесом, имел доступ к очень ограниченному кругу возможностей, ведь для нелегальной деятельности требовалось вполне легальное прикрытие. Да и простое соображение, состоявшее в том, что бизнес, раздробленный на мелкие части, труднее отследить и ликвидировать, тоже играло свою роль.

Так что, по большому счету, между владельцем маленькой пошивочной мастерской и производителем «левых» радиодеталей на мощностях государственного цеха реальное отличие было только одно: объем производимого товара.

Как сказал один из французских философов, «пороки общества – зеркальное отражение добродетелей этого общества». Метко сказано. Точно так как легальная экономика в СССР была подвержена диктату планирования, так же и схемы нелегального производства напоминали многократно скалькированный чертеж одного и того же механизма. Какой бы товар ни выходил из подпольных цехов – весь процесс, от поставок сырья до способов реализации товара, был на удивление одинаков.

Аналогии можно проследить и в более широком смысле. Ту роль, которую в социалистическом реализме играли профсоюзные организации, в «зазеркалье» теневой экономики исполнял криминальный общак, в который неукоснительно отстегивалась определенная доля прибыли. Искаженным отражением партсобраний вполне можно было считать постоянные сходняки, на которых воровские авторитеты прилежным и трудолюбивым цеховикам частенько устраивали разбор полетов. Ну и так далее.