Цеховики

Уходя от Лупакова, я не мог предположить, что с этим человеком мне еще встречаться и встречаться. Разговор не дал ничего. Можно считать, день прошел впустую, но впереди был визит к тете Вале.

Я знал, что к моему приходу она приготовит свои фирменные пельмени. И вечером мы будем сидеть под розовым абажуром за столом, покрытым скатертью ручной вышивки. В розетках будет краснеть клубничное варенье, а в рюмках — потрясающе вкусная смородиновая настойка, секрет которой — достояние нашей семьи. Сначала тетя Валя включит свою любимую пластинку Утесова. А потом начнет рассказывать какие-нибудь истории из жизни обожаемого ею Есенина. На душе моей будет тепло и хорошо. И далеким, ненужным, глупым покажется суета вокруг каких-то пороков и страстей, посторонними, не касающимися тебя станут зло и ненависть этого мира. Это будет короткая передышка, перед тем как опять погрузиться в безумие, в железные будни большого города.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРАВДОЛЮБЦА

— Это старший следователь Завгородин? — шуршал в трубке знакомый голос, который я никак не мог узнать. Вот склероз проклятый. С огромным трудом запоминаю имена, голоса и классическую музыку. Последнее, в общем-то, простительно следователю.

— Я самый.

— Вас беспокоит некто Ионин. Помните?

Как же, тебя забудешь!

— Да, я вас слушаю, Станислав Валентинович.

— Мне хотелось бы с вами встретиться, — в голосе слышалась неуверенность.

— В любое удобное для вас время.

— Так я подъеду?

— Подъезжайте. Буду рад вас видеть.

Я положил трубку. Пашка испытующе посмотрел на меня.

— Кого это ты рад видеть?

— Ионина.

— О, возвращение правдолюбца из затворничества?

— Посмотрим.

От собранности, ершистости, агрессивного недоверия, которые были в Ионине всего пару дней назад, не осталось и следа. В дверь вошел усталый, осунувшийся человек, не слишком молодой, неудачливый, потрепанный судьбой.

— Вы бы хоть извинились, — вздохнул он.

— За что?

— За подозрение, что меня кто-то купил.

— Извинюсь. Если вы докажете обратное.

— Ионина невозможно подкупить. Об этом даже в школе знали.

— Вы были отличником, бичевали на октябрятских собраниях лопоухих двоечников и отвергали заигрывания и взятки с их стороны в виде шоколадок и яблок, — кивнул я.

— Да, примерно так, — еще глубже вздохнул Ионин. — Я же не совсем дурак. Я понимаю, что со стороны все, чем я занимался всю жизнь, казалось сущим безумием… Нашелся тут, все идут не в ногу, только он один правильно чеканит шаг! Правды ему захотелось. Карась-идеалист.

— Да, — глубокомысленно протянул я, понимая, что Ионин прочно усаживается на любимого конька. В таких случаях лучше не давить, а ждать, пока человек выговорится.

— Чем больше тебя возят физиономией по батарее, тем больше эта физиономия закаляется… Промолчать бы, конечно. Но… Кругом ворье. Трудовой люд ни во что не ставят. Каждый на чем сидит, то и тащит. Профком — путевки. Работяга — шестеренку. Финансисты — деньги. А начальник — все вместе. И ни конца ни края этому. Ведь не успокоятся, пока всю страну не разворуют.

— Да, это есть, — глубокомысленно подтвердил я.

— Мне странно слышать, что вы так спокойно об этом говорите, — прищурился Ионин, собираясь и сосредоточиваясь, словно для броска. Он на глазах превращался в эдакого Торквемаду, великого инквизитора и борца за идею. — Вы же представитель власти.

— А что от меня зависит?

— Все вы так.

— От меня зависит найти убийцу и вывести на чистую воду расхитителей. И мне хотелось бы надеяться на вашу помощь.

— Я понимаю, — обличительный пыл у Ионина улетучился. — Все же зря вы сказали, будто я продался… Не продавался я. Просто я… Я испугался…

Он помолчал, нервно потеребил суетливыми пальцами кожаную папку, которую держал на коленях. Я терпеливо ждал, когда он продолжит.

— Всякое бывало. И с работы меня выгоняли. И через газеты травили. Однажды даже избили. Но такое… Когда начал я с Новоселовым воевать, он меня вызвал к себе в кабинет и издалека затеял разговор. Мол, чего вам не хватает? Можем посодействовать в решении разных вопросов. Коллектив У нас, мол, дружный, хороших специалистов ценим. Подсобим, если что… Купить меня решил. Путевками, льготной очередью на квартиру… Нет, какой негодяй!

— Как вы поступили?

— Я сказал, что, конечно, его уважаю, но буду и впредь бороться с недостатками. Второй раз он вызвал меня, когда я написал о нарушении ГОСТов при выпуске продукции в цеху. Говорил со мной все так же вежливо, но я видел, что он еле сдерживается. Видимо, моя жалоба его сильно задела.

— Именно по качеству?

— Почему-то да. Он мне сказал, что нельзя позорить коллектив, который держит переходящее Красное знамя. Что мои наветы кидают тень на все предприятие. Что если у меня есть какие-то претензии, нужно для начала высказывать их руководству, а не писать во все инстанции. В общем, старая песня. Потом сказал, что я сильно раздражаю народ своим поведением и у людей может прорваться озлобление в самых неожиданных формах. Вежливая угроза, дескать, костей не соберешь, если не замолчишь.

— А вы?