Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

Учитывая действия России в Иране и Чечне, ведущие республиканцы призывали Клинтона отказаться от поездки в Москву в мае 1995 года, которая была задумана как помощь Ельцину в проведении торжеств по случаю 50-летия Победы над нацистской Германией. Для русских не было ничего более важного, чем почтить память миллионов советских людей, отдавших свои жизни в Великой Отечественной войне, поэтому Тэлботт и Гор настойчиво убеждали Клинтона в необходимости совершить эту поездку, чтобы не терять контакта с Россией. Однако советники Клинтона по внутриполитическим вопросам Джордж Стефанопулос и Леон Панетта старались отговорить Клинтона от поездки, ссылаясь, в частности, на то, что он увидится с Ельциным в июле во время очередной встречи «семерки» в Галифаксе, но еще и потому, что они не хотели, чтобы в День Победы президент находился за границей^{556}.

Чтобы помочь президенту нейтрализовать неблагоприятную внутриполитическую реакцию на такую поездку, Клинтон обратился за помощью к политическому стратегу Дику Моррису. Стефанопулос писал впоследствии: «С декабря 1994 и до августа 1996 года Леон Панетта руководил работой аппарата Белого дома, Объединенный комитет начальников штабов руководил военными, кабинет осуществлял общее руководство работой правительства, но никто не оказывал такого влияния на президента США, как Дик Моррис»^{557}.

Сам Моррис вспоминает: «Примерно в марте 1995 года на одном из наших координационных совещаний кто-то поднял вопрос о поездке Клинтона в Москву в привязке к проблеме иранского реактора. Я провел достаточно много опросов общественного мнения, чтобы выяснить отношение к этому американского народа. Клинтон явно не желал серьезного конфликта с Ельциным из-за этого вопроса. Он хотел помочь Ельцину выжить, это волновало его гораздо больше, чем продажа реактора. С другой стороны, он понимал, что если он отнесется к таковой слишком либерально, то может сам нажить политические неприятности»^{558}.

Моррис ставил вопрос о реакторе в различных плоскостях, в том числе выясняя, согласится ли общественность на замедление процесса расширения НАТО, если Россия откажется помогать Ирану в строительстве реактора. Моррис вспоминает, что реакция американцев совпадала с позицией Клинтона: «Они гораздо больше были обеспокоены угрозой возобновления «холодной войны» с Россией, чем наличием у Ирана реактора. Они не только не собирались требовать от Клинтона прекращения помощи, но не хотели, чтобы это произошло. Мнения, конечно, расходились, но в целом общественность была против. Если же вопрос ставился так: поддержите ли вы невключение Польши, Венгрии и Чехии в НАТО в обмен на отказ России от продажи реактора Ирану, то ответ был отрицательным, поскольку вопрос был явно нелепым. Но когда вопрос ставился так: стоит ли нам форсировать расширение НАТО, если это обозлит русских и, может быть, приведет к возобновлению «холодной войны», или подумать над отсрочкой, — люди высказывались в пользу отсрочки». Он писал об этих опросах: «Люди не были готовы заморозить наши отношения с Россией только ради того, чтобы добиться отмены сделки с реактором, но если в конечном счете эта сделка состоится, они потребуют прекращения помощи»^{559}.[119]

В администрации были твердо уверены, что Иран стремился к созданию ядерного оружия. Он обладал большими запасами нефти и не нуждался в ядерной энергетике. Старший директор аппарата СНБ по вопросам нераспространения Даниэль Понеман вспоминает: «Бушерская сделка с точки зрения энергетики не имела смысла. Она имела значение только в плане создания ядерного оружия. Мы считали, что единственной причиной, по которой иранцы могли заплатить 1 млрд. долл. за этот реактор, было их стремление получить дополнительный источник ядерного топлива для развития своей программы ядерного оружия». Была надежда на то, что в результате усилий Клинтона на майской встрече на высшем уровне и работы, проводимой Гором с Черномырдиным, русские пойдут на такие уступки, что бушерская программа рухнет под своей собственной тяжестью»^{560}.

Составной частью этих усилий была передача русским разведывательной информации, свидетельствующей о том, что ядерная программа Ирана носила отнюдь не мирный характер. Находившийся с визитом в Москве министр обороны Перри за месяц до майской встречи на высшем уровне призывал русских аннулировать сделку, но он же говорил, что американская помощь в вопросе ядерного разоружения из-за Бушера не будет прекращена. Одновременно Соединенные Штаты пытались подкупить Россию: Кристофер обещал Козыреву, что Минатом получит 100 млн. долл. на разработку более современных реакторов, намекал, что России будет предоставлена возможность участвовать в сделке с Северной Кореей. Однако могли ли 100 млн. долл. соблазнить русских отказаться от почти миллиардной сделки Минатома с Ираном^{561}?