Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

Со временем, однако, стремление поддержать Бориса Ельцина в сочетании с представлениями о возможной цене провала — экономический хаос в стране с тысячами ядерных боезарядов — возобладало над здравыми принципами кредитования. В этом плане изобретение Фонда финансирования системных преобразований было вполне адекватным и творческим ответом и на новый призыв: снизить препятствия на первом этапе, чтобы помочь России двинуться по пути реформ. В начале 90-х годов Россия была просто не способна выполнить требование МВФ держать дефицит бюджета не выше 5%, не говоря уже о 3%. И в этом случае для достижения стабилизации МВФ должен был прибегнуть к иной стратегии, чем в Боливии или Гане. Однако, когда российские представители привыкли к какому-то особому подходу, они стали требовать все новых и новых исключений из правил МВФ. Когда эти требования особого подхода не вызывали энтузиазма у чиновников среднего звена МВФ, Ельцин и другие российские деятели звонили своим американским партнерам, требуя урезонить бюрократов и выдать новые кредиты. Если в первые годы реформ такая политизация экономической помощи была необходима, то в более поздний период она подрывала авторитет МВФ в России, особенно в 1996 и 1997 годах, когда МВФ продолжал давать России деньги, в то время как российское правительство намного превышало бюджетный дефицит и другие согласованные в 1996 году экономические показатели. Поскольку большой пакет помощи был предоставлен в марте 1996 года, в период избирательной кампании Ельцина, авторитет МВФ и западных правительств сильно пострадал. Для покрытия бюджетного дефицита российское правительство выпускало все новые и новые долговые обязательства. В конце концов, в августе 1998 года оно было вынуждено объявить себя банкротом.

В этот же период команда МВФ (работавшая в тесном контакте с Министерством финансов США) согласовала с российскими партнерами некоторые ошибочные рекомендации принципиального характера. Экономисты в МВФ и в российском правительстве считали курс рубля священным. Многие полагали, что девальвация вызовет гиперинфляцию и подорвет доверие инвесторов. Однако к 1998 году учетную ставку уже приходилось искусственно поддерживать, поскольку российское правительство было не в состоянии сдерживать курс рубля. Предложенный МВФ рецепт, включавший повышение налогов с целью увеличения доходной части бюджета, в долгосрочном плане мог и оправдать себя, но в условиях кризиса он оказался неадекватным. Впоследствии стало ясно, что либерализация рынка, которой добивался МВФ, была преждевременной, поскольку открытие рынка ГКО для иностранцев привлекло на этот рынок спекулятивные капиталы, которые российский рынок оказался не в состоянии эффективно освоить.

Период благоприятных условий для России наступил задолго до августа 1998 года. Если оглянуться назад, то становится очевидным, что хрупкая схема финансовой стабилизации, позволившая России взять под контроль инфляцию, зафиксировать обменный курс рубля и впервые в 1997 году добиться экономического роста, не могла выдержать последствий финансового кризиса в Азии и падения мировых цен на нефть. Однако если не учитывать возможности постепенной девальвации, которая могла бы дать или не дать желаемого результата, трудно назвать какую-то другую политику, которую могло бы проводить российское правительство и его западные партнеры, чтобы избежать финансового краха августа 1998 года. Российский экономист привел убедительные аргументы, почему постепенная девальвация рубля принесла бы успех. Однако чем внимательнее анализировать это противоречащее фактам краха августа 1998 года утверждение, тем труднее убедить себя, что девальвацию можно было бы начать без реструктуризации государственного долга.

В ретроспективе все это кажется неизбежным. С учетом того, что нам известно сегодня, решение представителей Министерства финансов США, их партнеров в МВФ и Всемирном банке, а также Японии объявить о «пакете спасения России» в размере 22,8 млрд. долл., включая выплату первого транша в размере 4,8 млрд. долл. в июле 1998 года, за месяц до краха, было колоссальной ошибкой.