Она не заводила разговор. Вместо этого работала у плиты и оставила меня с едой. Теплая пастина прогнала тошноту и облегчила головную боль. Когда доел первую миску, на ее место поставили другую, полную. Я не стал спорить. Все равно это было бессмысленно. Еда была языком любви Зии, и она не позволяла мне отказываться от нее.
— Я не могу больше есть, — сказал я в конце второй миски. — Я наелся.
— Ты всегда был хорошим мальчиком, — она положила свою хрупкую ладонь мне на щеку. — И сейчас ты вырос в хорошего мужчину, — она начала убирать мою грязную посуду.
— Нет, Зия. Я не такой, — комок вернулся к моему горлу, и я покачал головой.
— То, что случилось с твоим ragazzо (парнем), не твоя вина. Твой отец не идеален. Он тоже совершал ошибки, поэтому не позволяй этому снова оттолкнуть тебя от дома, — неодобрительно произнесла она.
Думаю, она прочитала мои мысли. Зия всегда знала меня лучше, чем кто-либо другой.
— Я не могу остаться. Особенно после этого.
— Да будет тебе, не принимай решений, пока все не обдумаешь.
— Ti voglio bene, Зиа, (Я люблю тебя, Зия) — поднявшись, я обошел стол и крепко обнял ее. Она немного похудела и стала ниже ростом с тех пор, как я обнимал ее в последний раз.
— Ti voglio bene, ometto, (Я тоже люблю тебя, молодой человек) — она прижалась ко мне еще на одну долгую секунду, затем оттолкнула меня. — Теперь иди и прими душ. От тебя воняет.
Улыбка заиграла на моих губах, когда поднимался наверх. Сегодня мне нужно серьезно поговорить с Фаусто, поэтому нужно привести себя в порядок.
Я принял душ, вытерся полотенцем, избегая смотреть на свое отражение в зеркале. Мне было противно на себя смотреть. И за то, что влюбился не в того мужчину, и за то, что пропал три дня назад, сбежав, как трус. Мне нужно было стать сильнее. Пришло время встать на ноги. Выйти из тени, из-под империи Раваццани.
Одевшись и выглядя настолько хорошо, насколько это было в моих силах, я спустился по лестнице в его кабинет. На мой стук он крикнул:
— Entri! (Входите!)
Отец сидел за своим столом один, работая на ноутбуке. Увидев меня, он снял очки и откинулся на спинку кресла.
— Figlio. Come stai?(Сын, ты как?)
— Можно присесть? — я не мог прочесть в его выражении лица ничего, кроме беспокойства.
— Ты поел? — он жестом указал на свободное место.
— Зия накормила меня, — подтвердил я.
— Хорошо. Она очень переживала, что ты там голодаешь.
— Прости папа, — я провел рукой по лицу.
— За что ты просишь прощения?
Я сухо рассмеялся, в смехе не слышалось никакого веселья.
— С чего начать? Список слишком длинный.
Отец встал из-за стола, снял пиджак. Затем повесил его на спинку стула.
— Пойдем. Прогуляйся со мной. У меня спина болит от долгого сидения.
Я не знал, действительно ли у него болит спина, или он сказал это, чтобы я не спорил. В любом случае, ухватился за эту возможность. Было не так страшно исповедоваться отцу в своих грехах, если мы не находились лицом к лицу в его кабинете.
Вслед за ним я вышел через двери во внутренний дворик на калабрийское солнце. Запах бергамота, оливок и земли наполнил мои ноздри. В воздухе чувствовался соленый привкус океанского бриза. Здесь всегда пахло домом.
Он поднял лицо к солнцу и глубоко вздохнул
— Как твое похмелье?
— Почти прошло.
— Хорошо.
Мы шли по дорожке, но отец свернул к виноградникам, а не к ферме. Это была самая тихая часть поместья в это время года, что, вероятно, означало, что он не хотел, чтобы его прервали или подслушали.
— Расскажите мне, что произошло после того, как ты приехал на день рождения Раффаэле. Я хочу услышать все, — он сцепил руки за спиной, пока мы шли.
И я рассказал. Сначала о том, как уехал из Амстердама, и отправился в Малагу. О встрече с мужчиной в ночном клубе, разумеется, без минета. О Санторини, потом о Шотландии. О том, что у Алессио были шансы убить меня, но он этого не сделал, о том, как нас тянуло друг к другу. Рассказал ему о сицилийцах, о поисках того, кто подложил бомбу в машину. О яхте и поездке в Палермо, чтобы разобраться с Нино. Папа задавал простые вопросы, когда хотел уточнений, но по большей части просто позволял мне говорить.
— Бускетта, — усмехался он. — Brutto figlio di puttana bastardo. (Вот же сукин сын.)
— Он сказал, что ты отказался от своего соглашения.
— Они нарушили его первыми. Работали с Моммо за моей спиной, — Фаусто пренебрежительно махнул рукой и положил ладонь мне на плечо, останавливая нас обоих, — но мне жаль, что это привело к взрыву машины и смерти Паоло. Я не думал, что они будут преследовать тебя после того, как мы дали понять, что тебя нет.
Я кивнул. Все равно прошлое не изменить.
— Я привел сюда убийцу, так что, думаю, мы в расчете.
— Даже близко нет, figlio mio. Моя работа — защищать тебя, и я не справился.
— Тебе не нужно меня защищать. Я могу сделать это сам.
Отец, убрал руку с моего плеча, и мы снова отправились в сторону виноградников.
— Эта яхта, кому она принадлежала?
— Николаю Кузнецову.
Фаусто удивленно посмотрел на меня.
— Che cazzo? (Какого хрена?) Братве?
Я постарался успокоить его.