— До того, как мы поднялись на борт, я ничего не знал. И мой друг Тео не знал этого о своем парне.
По-видимому, кругом царил обман.
— Этот человек опасен. Он знал, кто ты?
— Да.
— Madre di dio!
— Не волнуйся. Он пытался использовать эту информацию против нас, но я сделал ему предложение.
— Да? — мой отец бизнесмен. Я знал, что теперь привлек его внимание.
— В Малаге можно сделать много денег, — я рассказал о Мартиньесе, о товаре, который ему продал, а также о Голубеве и его влиянии на город.
— А как это связано с Кузнецовым?
— Я сказал ему, что он должен убрать Голубева, а затем в партнерстве со мной заняться торговлей и вывести Мартиньеса из бизнеса.
— Нет, — Фаусто сказал это с такой законченностью, как будто кто-то спросил его мнение. Как будто это было его решение.
— Что значит «нет»?
— Ты не сделаешь этого, не будешь помогать «Братве» набить свои карманы деньгами.
— Папа, это разумное деловое решение.
— Братва, это - нелюди. У них нет чести, не то, что у нас, — фыркнул он.
— Я могу доверять этому человеку, — Я не хотел говорить, что причина такого доверия в том, что я знаю тайну Николая. Я мог уничтожить его одним звонком.
— Ни один человек в Братве не заслуживает доверия. Может быть, для своих, но не для нас. Я запрещаю тебе.
Я старался не злиться. Отец привык, что первое и последнее слово в любом вопросе остается за ним, но это не было делом Раваццани, это было мое решение.
— Ты знаешь, что я больше не работаю на тебя. Я даже не живу здесь.
— Мне хотелось бы поговорить с тобой об этом. Я думаю, тебе стоит вернуться. Насовсем.
Это не должно было меня удивить, но удивило. Я растерянно моргнул, соображая, что ответить.
— Нет, — это было лучшее, что я смог придумать.
— Не будь глупцом, figlio. Ты делаешь то же самое в этих маленьких странах,что делал для меня. Используешь мои контакты, чтобы заработать деньги. Почему бы не делать это здесь, где ты в безопасности?
— Ты знаешь почему.
— Все изменилось, стало более прогрессивным. То, что ты гей, уже не так важно. И я устал гадать, жив ты или мертв. Мне бы хотелось, чтобы ты был здесь.
И я передернул плечами, пытаясь снять внезапное напряжение в шее. Последние четыре года я был предоставлен сам себе. Как могу вернуться к тому, чтобы отчитываться перед отцом по каждому пустяку?
Не могу. Я не мог оставаться здесь, пытаясь одеть обувь, которая больше не подходит.
— Папа, нет. Я не могу.
Он тяжело вздохнул и подошел к забору, окружающему вход в виноградник. Мы оба прислонились к дереву и уставились на холмы, на ряды лоз, которые производили одно из лучших итальянских вин.
— Я работал всю свою жизнь, чтобы передать это тебе, — тихо сказал он. — И из тебя получился бы отличный дон. Но ты не хочешь этого.
— Я не могу сказать, что меня ждет в будущем, но сейчас хочу сам всего добиться. Мне нужно найти свой собственный путь, а не идти по-твоему.
— Мой не так уж плох. Богатство и власть, не жизнь, а сказка, figlio. Но ты хочешь идти и бороться вместо этого. Заключать мелкие сделки.
— Вряд ли это мелкий уровень. У меня хранится почти пять миллионов евро.
— Как я уже сказал, мелкого уровня.
Я уперся лбом на руки, которые положил на забор.
— Папа...
Отец положил руку мне на плечо.
— Я не хочу приуменьшить то, что ты сделал. Ты процветал сам по себе, оставался в живых, используя свою смекалку. Ты убил Нино Бускетту, черт возьми. Я очень, очень горжусь тобой. Ни на секунду не думай, что это не так.
У меня ёкнуло сердце от его слов. Но я также знал, что он наверняка разочаровался во мне. Cazzo, (Блядь) я был разочарован в себе.
— Я не знаю, как ты можешь так говорить после последних дней.
Проведя рукой под моей рукой, он помог мне подняться с ограждения, так что мы смотрели друг на друга. Папа прижал ладонь к моей щеке.
— Ты не виноват в том, что случилось со снайпером, он солгал тебе. Ваши отношения начались и закончились. Все останется на его счету, а не на твоем.
— Это унизительно.
— Никто не знает об этом, кроме Марко и меня. Людям в подземелье сказали, что его поймали у нас на краже.
На мгновенье мне показалось, что земля перестала вращаться.
— В подземелье?
— Ты думаешь, что кто-то может обидеть моего ребенка, а я не заставлю заплатить его кровью? Ma dai, figlio mio, — Фаусто отпустил меня и вернулся обратно, прислонившись к забору.
— Я сказал тебе оставить его в живых.
— И мы это сделали. Он дышит, Джулио. Он жив.
— Куда его отвезли?
— В Тунис.
Cristo santo. Я выдохнул, непрошеное чувство облегчения пронеслось сквозь меня. Меня не должно было волновать, жив Алессио или умер... и все же волновало.
— Я знаю, что ты рассказал Зие и Фрэнки о том, что произошло.
— Ты хочешь скрыть это от своей семьи? От людей, которые любят тебя больше всех, безоговорочно?
— Если честно, я хочу притвориться, что этого никогда не было.
— Нет, никогда не делай так. Ты всегда был очень строг к себе, даже в детстве. Но никто из нас не проходит через жизнь невредимым, да и не должен этого хотеть. Именно в самом жарком огне выковываются самые сильные из нас.