Цель – Перл-Харбор

– А здесь – нет вообще, – перебил лейтенанта Торопов. – Нет шанса вообще. И что – они добровольно пошли бы на верную смерть? Не смешите меня… А те две тысячи американцев, которых наши соколы сегодня убьют, – они согласились бы умереть ради победы над германским фашизмом и японским милитаризмом? Прямо в очередь бы построились? Ты романтик, Сухарев! И твой капитан – тоже романтик! Романтики – самые опасные люди на земле! Художники, поэты, романтики… Вам не приходило в голову, что всю нынешнюю кровавую мясорубку организовали именно романтики? Сталин в молодости писал стихи. Очень неплохие, кстати, в конце прошлого века, когда он еще не был Сталиным, а был всего лишь Сосо Джугашвили, его виршики включили в сборник классической грузинской поэзии. А он вместо того, чтобы стихи писать, стал теракты организовывать. Гитлер – недоучившийся художник. Ему бы чуть везения – и он бы сейчас картины рисовал, а не всю Европу раком поставил. Муссолини – писатель и журналист. Черчилль – писатель и журналист. Он даже Нобелевскую премию по литературе получит. Рузвельт… Вот тут я не знаю… Хотя… Он же инвалид. Он ходить не может… И с удовольствием отправляет сотни тысяч здоровых парней на убой.

Торопов взял бутылку со стола, отхлебнул из горлышка.

– Думали, что их не накажут… Все свое получат, все… Гиганты мысли, романтики хреновы… Муссолини вместе с любовницей повесят, Гитлер вначале любовницу отравит, а потом и сам себе пулю в висок… Сталин подохнет в пятьдесят третьем один, так и не дождавшись помощи… Рузвельт околеет в сорок пятом. Черчилля, как собаку старую, в том же сорок пятом попрут на выборах с премьерства, поставят чистенького, не замаравшегося…

– Никто из них не пытался сдаться? – спросил Сухарев тихо.

– Что?

– Никто не пытался сбежать или выторговать себе жизнь? На колени не становился?

Сухарев посмотрел в глаза Торопову, и еле заметная улыбка появилась на его губах.

Знает, подумал со злостью Торопов. Ему, наверное, Орлов рассказал о том, как стоял Торопов перед Вождем на коленях, жизнь вымаливал.

– Так, значит? – осведомился Торопов. – Значит, ты бы на колени не стал?

Сухарев пожал плечами. Для него это не было вопросом. Он не задумывался над этим не потому, что просто не верил в возможность такого выбора. Он просто знал, что вымаливать жизнь – это неправильно. Это стыдно. Это подло, в конце концов.

– Значит, не стал бы… – Торопов медленно вытащил из кармана комбинезона пистолет. Щелкнул предохранителем. – А мы сейчас проверим…

Сухарев, не отрываясь, смотрел на дуло оружия.

– Правильно смотришь, – засмеялся Торопов. – Отсюда вылетит птичка. Вот прямо отсюда. Решай, лейтенант, решай – ты подохнуть хочешь прямо здесь или жить будешь на моих условиях. Ну?

Торопов взвел курок.

– Посчитать до трех? – спросил Торопов.

– Дурак, – тихо сказал Сухарев.

– Что?!

– Дурак, – повторил Сухарев. – Я же вместе со всеми лететь собрался, ты забыл? Умру я на час раньше, на час позже – это уже роли играть не будет.

– И что – совсем не страшно? – Торопов поднял пистолет, прицелился лейтенанту в лицо. – Что испытываешь, крысенок? Не страх смерти? Ты же еще не понял, что улетать будешь на смерть. Пока – ты только в самолет сесть собрался. А когда… Когда капитан самолет вниз направит – ты уверен, что не обосрешься? Ты же не солдат, ты особист. Ты в атаку не ходил никогда. У тебя даже семьи нет, не из-за чего дергаться. И ты думаешь, что твой капитан не испугается в последний момент? Думаешь, в восторге он будет, когда горючее в его аппарате закончится? Песни станет орать радостные? «Интернационал» или «Варшавянку»? Только тогда поздно будет. Поздно, слышишь? И тебе – тоже поздно. Ты со своего места даже не сможешь толком море рассмотреть, так задом наперед и влетишь в океан…

Не отводя оружия от Сухарева, Торопов сделал еще глоток из бутылки.

– Ты ради чего подыхать собрался, Сухарев? Ради каких-то идеалов, вдруг проснувшихся в твоем убогом мозгу? Это сейчас ты не боишься…

– Боюсь, – сказал Сухарев, сглотнув.

– Ну вот, хоть одна нормальная реакция…

– Боюсь, что остальные подумают… Решат, что я струсил и не вышел на палубу. Скажут, что я…