Цель – Перл-Харбор

– Понятно… – разочарованно протянул Торопов, опуская оружие. – Понятно… А ты, капитан, ты зачем собрался умирать? Ну хрен с ней, с полной свободой. Предположим, я разрешу тебе забрать семью с собой. Все вместе будете жить. Все живы, все здоровы… Знаешь, какую жизнь можно организовать твоим детям и жене в будущем? А так, если ты подохнешь сегодня, они останутся в сорок первом году. Вдова и сироты. И да здравствует товарищ Сталин! Их-то сюда не привозили, они остались там, на материке… Ты понимаешь, что своей смертью ты им хуже сделаешь? Можешь это понять? Ради чего ты им жизни искалечишь? Скажи, капитан! Никто ведь о твоем геройстве не узнает. И даже если бы узнала твоя жена… вдова, что ты так героически себя угробил, мог выжить, а угробил… она счастлива будет? Ей же всю жизнь пахать придется, у нее ведь профессии нет. Жена командира – профессия. А вдова, даже еще после войны… Она полы мыть будет, стиркой подрабатывать. У нее хватит сил и средств, чтобы твоим детям образование дать? Хватит? Нет? Ты ведь даже не подумал об этом, капитан, любящий муж и заботливый отец…

На лице Костенко играли желваки, но капитан молчал.

– Нечего ответить… – удовлетворенно протянул Торопов. – А если нечего ответить, значит, нечего и в самолет лезть. А что остальные подумают… Наплевать на то, что остальные подумают. Они подохнут, а вы будете жить. Тут даже и решать нечего. Можете выйти на палубу, помахать им рукой.

Торопов посмотрел на часы.

– Так, пора собираться. Или, если вам так тоскливо будет смотреть вслед улетающим товарищам, оставайтесь в каюте. Закройтесь, допейте водку. И к вечеру все станет выглядеть совсем иначе. А когда мы отсюда выберемся… Из этого гребаного времени, то вы быстро забудете о глупостях, которые вам лезли в голову… – Торопов поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман. – Вы как хотите, а я схожу, полюбуюсь вылетом.

Сухарев встал с койки.

– Романтики, мать вашу так… – Торопов тоже встал с койки. – Я бы…

Договорить он не успел – Сухарев ударил. Четко и сильно, как на занятиях. Торопов захрипел и стал оседать.

Костенко подхватил его и положил на койку.

– С-суки… – прохрипел Торопов.

Снова его ударили… Обманули и ударили, как тогда, во дворе возле дома… Миллион лет назад. С тех пор произошло много всего, но он помнит, как Нойманн и Краузе подхватили его ослабевшее тело и потащили в машину… Вот как сейчас Костенко и Сухарев тащат его из каюты. Зачем?

– Зачем?.. – прохрипел Торопов.

– Мне нужен штурман, – сказал Костенко.

– Ка… какой штурман? – Торопов дернулся, его не удержали, он упал и ударился лицом о край койки.

Вскочить ему не дали, навалились, скрутили руки за спиной каким-то ремнем.

– Твари!.. – хрипел Торопов, вырываясь. – Сволочи!..

Лицо он себе разбил, кровь текла на пол, брызгами летела на стену.

– Нет-нет-нет… – Торопов попытался ударить ногой, но у него не получилось.

Дыхания не хватало, сердце билось уже где-то в мозгу, череп пульсировал в такт бешеным ударам сердца и вот-вот должен был разлететься не куски.

– За что?! – выкрикнул Торопов.

– Вот именно, – сказал Костенко и толкнул Торопова на койку. – Вот именно – за что. Ради чего. Ты подличал и предавал – ради чего? Ради чего ты убил женщину и ребенка?..

– Я же… я же говорил – ради победы. Ради спасения Москвы… – быстро забормотал Торопов.

С ним говорили, значит, есть шанс. Он сможет… сможет объяснить, обосновать… запутать и обмануть, в конце концов. Это он умеет прекрасно – врать и запутывать.

– Если бы они… летчики не поверили в то, что их семьи и вправду… то… то могли испугаться…

– А ты им дал шанс? – спросил Сухарев. – Попытался им предложить выбор?

– А кто вообще предлагает выбор в таких условиях? – С подбородка Торопова частыми каплями падала кровь, глаз стал заплывать. – Нужно – идите и умирайте. Не так? Сталин кого-то спрашивал? Твой командир полка спрашивал кого-нибудь, посылая на смерть? Выбор давал?..

– Не спрашивал… – сказал Костенко. – И не давал. Но…

– Какое «но»?! Не может здесь быть никакого «но»! Я не сделал ничего такого, чего не делали до меня и чего не сделают после… Ничего такого…

– Знаешь, в чем дело… – Костенко помолчал, подбирая слова, которые сможет понять даже Торопов. – Можно жить ради себя. Это понятно. Можно убивать ради себя – это противно, но тоже понятно. Ты так и жил. И с немцами собрался сотрудничать, и перед Сталиным на коленях стоял… Ты был готов на все ради себя. Так? На все?