Целестина, или Шестое чувство

- Послушай, - сказала Цеся. - Еще одно. Я за тебя отвечаю. Я обещала Дмухавецу, что тебя вытяну, и обязана это сделать.

- Чего тебе дался этот старик? - обозлилась Данка. - К учителям надо относиться по-особому. Были б они обыкновенные люди - другое дело, но это же надзиратели.

- Ха! - возмутилась Цеся. - И Дмухавец?

- Ну, может, он в меньшей степени.

- Дануся... - снова начала Целестина просительно. - Ты такая умная, талантливая, у тебя столько замечательных качеств... подумай о своем будущем. Чем скорее ты кончишь школу, тем раньше станешь свободна! Ты непременно будешь великой поэтессой. Отец Толека сказал, что у тебя талант, а уж он-то в литературе разбирается...

Данка подняла голову и нахмурилась:

- Что? Что? Как это он, интересно, может судить о моем таланте?

- Я ему показала тетрадку... с твоей поэмой... - поперхнулась Цеся.

- С поэмой "Отчуждение"?! - спросила Данка бледнея.

- Да, он пришел в восторг... - Цеся почувствовала, что Данку это сообщение не особенно обрадовало, и осеклась.

- Принеси мне эту тетрадь, - проговорила подруга безжизненным голосом. - И заодно отдай маме кошелек. Когда я пришла с тортом, была такая суматоха...

- Данка, ты... ты сердишься? - с замиранием сердца робко спросила Цеся.

Дануся недвижно, как изваяние, сидела на матрасе, прислонясь к стене, и лицо ее было лишено всякого выражения.

- Принеси тетрадь, - повторила она.

Цеся, в ужасе от того, что натворила, помчалась в столовую, где возле тарелки с тортом еще лежала Данкина тетрадь - увы, уже не в том виде, в каком была: Бобик, воспользовавшись случаем, нарисовал в ней акварелью танк, атакуемый вертолетом со множеством людей на борту. Телятинка почувствовала сухость в горле и странную пустоту в голове. Она не в силах была вообразить, как ее подруга раскроет тетрадь, где на лучших страницах "Отчуждения" намалеван танк. Больше всего ей хотелось отдалить эту минуту в бесконечность. А пока что она решила пойти к маме.

13

Родители были у себя в комнате, и Цеся, заглянув в дверь, позавидовала их душевному спокойствию и возможности работать в нормальной обстановке.

Мама, повязав поверх юбки какую-то тряпку, за большим столом лепила из глины изящные сахарницы в форме гиппопотамов. Разгороженная пополам книжным стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми лампами. Однако одна половина нисколько не походила на другую. Вокруг мамы царил хаос: на полу - глина, на столе - гипс и глина, на стульях - глина и гипс; на полках стояли бутылочки и баночки с глазурью, кисти в стеклянных банках и высохший стебель кукурузы в бутылке от вина. Мама была весела и полна трудового энтузиазма, пальцы ее двигались быстро и ловко, красивые губы тоже были в движении - она что-то напевала. Отец сидел в своем углу в наушниках, предназначенных для индивидуального пользования телевизором. Однако в данном случае наушники ограждали его от посторонних звуков. Он работал и не желал слушать всякие там дурацкие куявяки[7]. Склонившись над сверкающим чистотой столом, Жачек аккуратно чертил что-то на большом листе кальки. Его книги стояли на полках ровными рядами, чертежные приборы были в идеальном порядке разложены по правую руку, а цветочки в вазе, хоть и очень скромные, выглядели свежими и красивыми.

- Мама, - позвала Цеся.

- Да, да? Смотри, доченька, какой смешной у меня получился гиппопотамчик.

- Гиппопотамчик что надо. Мама, я тебе принесла кошелек.

- Какой кошелек?

- Ну, кошелек. Ты разве не помнишь, что его отдала?

Мама рассмеялась:

- Не помню. - Покосившись на Жачека, она с облегчением убедилась, что на ушах у него звуконепроницаемые наушники.

- Мама, - спросила Цеся, глядя на мать с нежностью, - ты любишь деньги?

- Я? - удивилась мама. - А что?

- Ничего. Просто мне вдруг интересно стало, как ты к ним относишься.

- Хм! - мама задумалась. - Я б сказала - как к человеку, по которому я скучаю, хотя он меня явно избегает. А что, деньжата понадобились? Много, боюсь, я не наскребу.

- А сколько их у тебя вообще, ты знаешь?

- Не-а, не знаю.

- Никогда-никогда не знаешь?

- Никогда, - призналась мама, фыркнула и тут же, спохватившись, поглядела на Жачека. - Только ради бога, не проболтайся отцу! Я знаю, это мой серьезный недостаток. Но мне недосуг думать о деньгах. Столько других интересных вещей на свете... По-моему, если работаешь не покладая рук и получаешь за это деньги, наплевать, сколько именно их у тебя.

- Ты у нас трудовая пчелка.

- Что, это плохо?

- Наоборот. Ты молоток.

- Ну, спасибо тебе большое, деточка, - обрадовалась мама, - Приятно заслужить уважение собственной дочери.

- И гиппопотамчики у тебя получаются прелестные.

- Еще бы. Они пользуются грандиозным успехом. А тебе должны нравиться хотя бы потому, что благодаря им ты получишь новую кофточку.

- Серьезно?

- Единственно и исключительно. Что вы там с Данкой наверху сделаете?

Цеся мгновенно вспомнила, что произошло.

- Ох! З-занимаемся, - ответила она, а сама подумала, отчего это появляется все больше и больше вещей, о которых нельзя рассказать родителям, хотя она старается жить честно и следовать их советам?

Цеся тяжело вздохнула.