— Знаю, знаю, что говорю, — повторил старший мастер, воодушевляясь заминкой. — Чего вы добьетесь дракой-то?
— А что делать, — спросили сзади, — опять спустить им?
— Надо брать, пока тепленькие! — крикнул Белоусов, вновь заводясь. — Завтра поздно будет! — и двинулся было вперед.
— Может и нет их там, — зачастил словами старший мастер, — ворветесь, а их нет. Что тогда?
— Он дело говорит, — вперед протиснулся дядя Сережа, — ну как и правда — устроим кипеш, а зазря?
После этих слов пауза затянулась. Ее прервал чей-то молодой голос:
— Давайте решайте: пойдем месить или спать.
Белоусов оглянулся на товарищей и властно сказал:
— Значит так, я пойду и узнаю, там они или нет. Одному нельзя. Со мной пойдешь ты и ты, — он кивнул двум молодым партизанам.
— Я тоже пойду, — сказал Устюгов, решительно спускаясь с лестницы.
Старший мастер посторонился. Белоусов спросил у него тихо:
— А потом-то что?
— Возвращайтесь скорее, — так же тихо ответил тот, — решим.
Четверо солдат пошли к офицерскому общежитию. Остальные вернулись в казарму. Белоусов по дороге ворчал и обещал кому-то сломать спину. Подходя к общежитию, он внезапно обнаружил, что ремень по-прежнему свисает с обмотанного кулака увесистой бляхой, крякнул и сунул его в карман бушлата.
Одноэтажный каменный дом, отведенный под офицерское общежитие, состоял из трех комнат и вместительной прихожей. Комнаты располагались так же, как в типовой квартире, называемой «распашонкой». Миновав освещенную прихожую солдаты без стука распахнули дверь и остановились на пороге.
Середину центральной комнаты занимал шикарный бильярд с новеньким сукном и толстыми гранеными ногами. Матовые шары лежали на зеленом поле, точно на травяной лужайке. Яркая голая лампочка отражалась в полированных бортах. Возле бильярда в накинутых кителях или просто в нательных рубашках стояло несколько человек, двое держали кии. Одним из игравших сказался прапорщик Чекмарев. Это был ниже среднего роста щуплый человек, кривоногий и сутулый, с заросшей широкими черными бровями переносицей и сильно выступающим кадыком.
Он посмотрел ленивым взглядом пьяных глаз на подходившего Белоусова, взял кий в обе руки и независимо ухмыльнулся. Белоусов подошел вплотную, брезгливо скривился:
— Так и есть: пьян!
Чекмарев сделал шаг в сторону и покачнулся.
— А ты кто такой? — спросил он с вызовом. — Ты!.. Салага.
Белоусов не ответил, а повернувшись к нему спиной и обведя собравшихся возле бильярда офицеров, остановил свой взгляд на старшем по званию — батальонном враче, капитане медицинской службы.
— Где этот ваш… лейтенант? — грубо спросил Белоусов.
Седой капитан неожиданно звучно икнул и резким движением ухватился за угол бильярда.
— Здесь он, — громко сказал один из партизан, стоя на пороге спальной комнаты.
Внезапно в бильярдной стало тесно.
— В чем дело, товарищ сержант? — грозно спросил у Белоусова багроволицый майор, начальник штаба по второму штату.
Белоусов, нимало не смущаясь его сердитым видом, молча прошел в спальню, отодвинув кого-то с дороги. За ним прошли остальные партизаны и только Устюгов остался в бильярдной. Белоусов подошел к кровати, на которой в одежде спал Хронический дежурный:
— Смердит, как от Малехи.
— Сержант Белоусов, что все это означает? — закричал начальник штаба по второму штату.
— А это означает только то… — раздался голос Устюгова. Все дружно повернулись к нему. Он стоял с засунутыми в карманы руками, подав корпус вперед и с ненавистью глядя на офицеров. — Это означает то, что два ваших товарища час назад избили моего друга. И теперь я объявляю вам… Всем! Слышите?! Я объявляю вам, что не спущу этого!
Устюгов шел в казарму и чувствовал, что лицу его жарко, как при большой температуре. В мозгу стучало одно: хватит!
Он быстро взбежал по лестнице в казарму и крикнул с порога:
— Хватит терпеть!
Следом вошли остальные. Солдаты управления ждали их, сидя в молчании на нарах. Возле печки стоял старший мастер и теребил пальцами кончик носа. Когда пришедшие уселись, он спросил:
— Все здесь?
— Все.
— Мурлика нет?
— Нет, — ответили с нар, — повез комбата в гостиницу.
— Тогда слушайте. Я предлагаю написать письмо военному прокурору. И всем подписаться.
— А что, это дело, мужики, — сказал дядя Сережа.
Предложение старшего мастера одобрили.
— Дайте мне! Я напишу! — вскочил Устюгов.
Других желающих не оказалось. Устюгова снабдили запасом бумаги, сразу несколькими ручками, а также необыкновенным количеством ободряющих слов. Младший сержант уселся за дощатый стол дневальных и взялся за письмо.