– Почему же? – хладнокровно заметил Михаил Андреевич. – Можно и на отдельные платформы.
Шелепин отчетливо хихикнул, а Брежнев демонстративно встал и не спеша прошагал к окну, складывая руки за спиной.
– Продолжайте, товарищ Суслов, – сказал он, не оборачиваясь.
Главный идеолог оценил поступок Генерального и опустил глаза, чтобы сидящие напротив не уловили во взгляде смешливый огонек.
– Нам надо перейти от партячеек по месту работы к партячейкам по месту жительства, чтобы начальство не довлело над коммунистами-подчиненными, – заговорил он преувеличенно черство. – Надо всемерно развивать коммунистическое низовое самоуправление, вовлекать в него людей. Надо, наконец, полностью отказаться от такого пережитка, как республиканские партии. Кстати, у РСФСР нет своей компартии. Вот и пусть остается КПСС – одна на всех!
Члены Политбюро замерли в крайнем ошеломлении. Чего угодно они ожидали от партийной реформы, но покушения на святое…
– Но тогда не останется СССР! – отчаянно воззвал Кунаев.
– Наоборот! – живо отреагировал Суслов. – Советский Союз только окрепнет, обретая истинное единство. А чтобы сохранить наше великое достижение – дружбу народов, мы развернем беспощадную борьбу с национализмом и местничеством! Перетрясем, обновим кадры! Очистим партию от карьеристов, взяточников, корыстолюбцев! Вместо теперешних республиканских ЦК введем региональные комитеты. В РСФСР их будет девять или десять, по числу экономических районов. В Средней Азии, Закавказье и Прибалтике – по одному. А обкомы с крайкомами заменим комитетами окружными, охватывающими территории, смежные для нескольких областей. – Взяв паузу, Суслов раздельно договорил, шлепая ладонью по столу: – Советский Союз должен быть единым и неделимым! Одна КПСС. Один Верховный Совет. Один Совет Министров. У меня все.
Михаил Андреевич смолк, остывая, и в кабинете зависла тишина, нарушаемая лишь дыханием, скрипом стульев да шелестом бумаг. Первым зааплодировал Шелепин. Возвращаясь на место, захлопал в ладоши Брежнев. Его вразнобой поддержали Андропов, Косыгин и Громыко, Пельше и Мазуров.
Главный идеолог с интересом, как исследователь человеческой натуры, оглядел сидевших за столом. Подгорный набычился, Гречко прямит спину, Полянский ерзает, Кулаков хмурится, Гришин с Кунаевым шепчутся… Раскол.
«Ничего, – подумал Суслов, заново накаляясь, – переживем! Введем Устинова и Романова, Катушева подтянем, строптивца Воронова уговорим. Пономарев только рад будет, хоть и строит из себя антисталиниста… Егорычева пригласим, для начала – в кандидаты. Долгих, вообще, ценный кадр – работяга! Прорвемся, как тезка говорит…»
Понедельник 3 ноября 1975 года, утро
США, Вирджиния, Лэнгли
На том берегу Потомака, макая коленчатые ноги в мелкую воду, бродила большая цапля. Утренний туман, плывший над рекою, почти рассеялся, и неяркое осеннее солнце высветило неряшливое оперение птицы.
– Так она же серая! – недовольно забрюзжал Вакарчук. – А Джек говорил – голубая, голубая… Брехло.
Вальцев хмыкнул только, подбирая на бережку плоский обкатанный камешек. Сильный бросок – и «жабка» поскакала по гладкой, будто застывшей воде, торопливо плеща и распуская тающие круги серо-зеленых волнишек.
– Одиннадцать, – сосчитал Степан, нарочно заносясь. – Неплохо для любителя.
– Профессионал нашелся! – отчетливо фыркнул Максим.
Вальцев, по всему видать, тоже играет в непринужденность, лишь бы скрыть постоянный изнуряющий напряг. Притворяться – удел нелегала…
– Учись, пока я жив. – Вакарчук взвесил в руке увесистую гальку, косясь за спину. Там, сливаясь с кряжистыми дубами, чья листва побурела, но все еще цеплялась за ветки, недвижно стоял Чарли Призрак Медведя, увязав длинные иссиня-черные волосы в пучок. Темно-синий костюм, оттененный белой рубашкой с галстуком, сидел на Чаке идеально… не подходя ему совершенно. К бесстрастному медному лицу индейца так и просилась кожаная куртка с бахромой по швам да расшитая налобная повязка, утыканная орлиными перьями…
– Кидай давай!
Степан мощно замахнулся… Камень булькнул на счет «пять».
– Сразу видно большого спеца, – с деланой серьезностью проговорил Вальцев. – Мастера со стажем. Аса!
– Иди ты…
Уже не пряча свой интерес, Вакарчук повернулся спиной к реке, пытаясь углядеть в прогалах между деревьями серые стены штаб-квартиры ЦРУ. Так их с Максом и не пустили в эту «цитадель империализма». Ну и ладно, переживем как-нибудь…
В сторонке от невозмутимого Призрака Медведя маячили капитан Хартнелл и Райфен Фолви, а Смок Парнелл бдел на стоянке, где пластался огромный «Линкольн Континенталь», серый, как цапля. Стерегли «перебежчиков» по высшему классу.
Вакарчук не удивился бы, узнав, что сейчас их видят снайперы с того берега, поглядывая в оптические прицелы и внимательно изучая каждый дуб, каждый кизиловый куст. Вот какой-то хлыщ в каноэ рассекает тихие воды – ствол винтовки хищно метнулся, выцеливая круглую голову в вязаной шапчонке…