Целитель #05 - Пятилетку за три года!

Хохоча, мы выбежали к гаражу. Торопливо лязгнув ключом, я отворил тяжелые ворота. «ИЖ» едва виднелся, ловя капотом дальние отсветы школьных окон.

«Побег на рывок!»

Скользнув за руль, я завел мотор, не включая фар, погонял немного на нейтрали и выехал.

– Садись! Я закрою пока…

О припасах в багажнике я умолчал. И о пледе тоже… Мечте положено сбываться самой по себе, а не по пунктам согласованного плана.

– Поехали!

Всё так же не включая фар, сквозанул по переулку – остерегался внимания «старшей пионервожатой». Лишь выехав на Киевскую, врубил ближний свет.

– Покажи медаль! – Рита забралась с ногами на сиденье, скинув туфельки.

– А я ее маме отдал. И аттестат.

– А-а… Твоя мамуська не только красивая, но и умная. И хорошая. Знаешь, что она мне сказала? Пусть, говорит, Мишенька не портит себе вечер. Я, говорит, обещаю не волноваться и лечь баиньки! Представляешь?

– А папусик твой переживать не будет? – улыбнулся я.

– Не-а! Я его предупредила, что не одна буду, а с тобой!

«Ижик» урчал, глотая километр за километром. Унеслись назад темные дома окраины, потянулись поля, расчерченные лесополосами. Я свернул налево, к Романовой Балке, но не доехал – лучи фар нащупали удобный съезд, и машина покатила по грунтовке – границе невозделанной степи. В мятущемся свете она напомнила Балтику в Варнемюнде – цвел ковыль, и его длинные шелковистые пряди серебристого цвета колыхались широкими разливами.

Вывернув руль, я направил пикап прямо в гущу травяного моря – метелки ковыля и типчака шелестели по бортам, как буруны.

– Давай вот здесь! Ага…

Я заглушил двигатель. Машина проехала немного, подминая дикие злаки, и замерла. Навалилась тишина, оглушая невероятным простором. Кругляш луны распускал нити холодного сияния, оно высвечивало степь неземными красками, а далекие горизонты терялись в потемках, словно края света.

Я вылез и, быстро обойдя машину, подал руку Рите.

– Как на другой планете… – завороженно проговорила она, захлопывая дверцу. Шум показался нам чужеродным, как клякса в чистовике.

– А мы будто одни в целом мире! – подхватил я, расстилая плед. Толстый и плотный, он примял ковыль, словно увесистый ковер. У меня мгновенно пересохли губы, стоило услышать, как тихонько жужжит «молния».

– Не смотри на меня…

Я прерывисто вздохнул, следя, как под легчайшим ветром играют тени по разнотравью – расходятся полосами, рвутся, сливаются, тают…

– Теперь можно…

Рита стояла, облитая лунным светом, смущенная и доверчивая в своей наготе. Голубое блистание стекало с покатых плеч на высокую грудь, струилось по животику и стройным ногам, оттеняя пленительные западинки.

– Как жалко, что всё не наяву. – Я опять вздохнул, теперь уже затрудненно. – Ты мне снишься…

– Почему-у? – напевно протянула подружка, плавно взмахивая руками.

– Потому что таких красивых девушек не бывает.

– Быва-ает… Бывае-ет… – Рита затанцевала под неслышную музыку. Ее гибкое тело, серебрившееся в нездешнем свете, словно переливалось из одного па в другое, нагоняя сладкую истому и странное, колдовское оцепенение. Лишь расслышав, как шелестит трава под легкими девичьими шагами, я справился с мороком.

Сам удивился, но мои пальцы расстегивали пуговки моментом, как у танцора в мужском стриптизе. Раз, два – и теплый ветерок обвевает тебя везде…

– Наконец-то ничего не мешает! – Рита бросилась ко мне, прижалась – горячая, гладкая, бархатистая, – нащупала сухими губами мой жадный рот, и весь подлунный мир отступил в потемки, закатился, канул…

* * *

Июньская ночь коротка. Луна куда-то подевалась, я даже не заметил захода, а серебристая озаренность уступила предрассветному сумраку. Прозрачная пепельная мгла, минута за минутой, размывала обрызганную звездами тьму, а там, где сходились небо и земля, зарделись розовые утрешние тона, предвещая восход дневного светила.

Ночная чернота выцветала, изнемогая под напором зоревых лучей, и вот над восточным окоёмом проступила малиновая горбушка солнца. Седой ковыль верноподданнически перекрасился, послушно кланяясь рассветному накалу.

– Я самая-самая счастливая на свете! – прошептала Рита, гладя мое лицо.

– Люблю тебя. – Дремотно улыбаясь, я ловил ее пальцы губами. – Веришь?

– Верю!

Засмеявшись, девушка перекатилась, вставая и прогибаясь, да так, что во мне снова забурлило желание повалить ее обратно на мятый плед.

– Хорошо… Как же мне хорошо! – Рита распахнула руки, словно обнимая набухавший алый шар. – Здравствуй, солнце! Здравствуй, счастье!

Упруго вскочив, я обнял ее со спины, касаясь губами исцелованной шеи. Полгода назад, и тоже за городом, я зло кривился от чудной песенки из недалекого будущего, а ныне напеваю с улыбкой, веря, надеясь и любя.

«От чистого истока в прекрасное далёко, – крутилось в голове, – в прекрасное далёко я начинаю путь…»

(Конец пятой книги)