Целитель

Стоял декабрь. Холод и туман проникали в плохо натопленные дома. Лица изголодавшихся людей стали зеленовато-бледными, как это бывает зимой. Темнело рано, на улицах не было ни единого луча света. С каждым днем союзники бомбили все интенсивнее, все чаще, самолетов становилось все больше и больше. Новости с Русского фронта ухудшались день ото дня. У людей, затравленных невзгодами, голод, страх, подозрительность, ненависть все сильнее вытесняли остальные чувства. Чтобы обуздать и заранее задушить недовольство, вызванное тяжелыми временами, гестапо вело себя в отношении мирного населения все более свирепо и кровожадно.

Как в этих условиях можно было надеяться на проявления человечности у хозяев режима, по самой сути своей бесчеловечного? Как можно было даже на минуту подумать о том, что Гитлер, Гиммлер и остальные их приспешники выпустят из лагерей тех, кого они считают предателями, бунтовщиками, святотатцами? Евреев, наконец? Как вырвать людей из рук охранников СС, настолько бесчувственных и безразличных, что они считали падалью тех, кто все еще дышит?

Все же Керстен обещал Гюнтеру и особенно себе самому, что выполнит их немыслимый план. Но, вернувшись в Берлин, он сразу понял, что его собственного влияния на Гиммлера будет недостаточно. Рядом с Гиммлером других друзей или союзников, кроме Брандта, у него не было. Надо было подыскать в близком окружении рейхсфюрера тех, кто, руководствуясь личными интересами или соображениями кастовости, не отнесется враждебно к его проекту и согласится исподтишка нажать на своего шефа.

6

Размышляя о возможной поддержке, Керстен подумал, что ему могли бы помочь два человека: полковник Вальтер Шелленберг и генерал Бергер^[56]. Оба они были очень близкими и очень важными сотрудниками рейхсфюрера.

И, однако, между этими двумя людьми не было ничего общего.

Шелленберг был молод (ему было тридцать четыре года). Блондин, очень элегантный, ухоженный, он обладал гибким и быстрым умом и был разносторонне образован. Он был из очень хорошей саарской семьи, у него были безупречные манеры, и он блестяще говорил по-английски.

Готтлобу Бергеру было уже почти пятьдесят лет. Дослужившийся из рядовых до звания младшего офицера во время Первой мировой войны, он был настоящим старым солдатом и морально, и физически. Очень высокий, широкоплечий, сурового и крутого нрава, не имевший ни интереса, ни вкуса к политике, он не ценил ничего, кроме армии, ее дисциплины и доблести. Ему пришлось долго ждать, пока Гиммлер заметил его военную четкость и исключительные организаторские способности и сделал его командующим войсками СС.

Шелленберг, напротив, пришел в разведку, находящуюся в ведении Гиммлера, со студенческой скамьи. Этой службой тогда руководил Гейдрих. Он сразу, с первого же разговора, оценил по достоинству нового агента и поручал ему самые трудные и щекотливые дела. Шелленберг выполнял их так хорошо, что это привлекло внимание Гиммлера. С этого момента его карьера развивалась стремительно. В тридцать лет он стал полковником и руководил всеми службами разведки и контрразведки, которые зависели от рейхсфюрера. Но его амбиции были безграничны. Он мечтал о новом повышении в чине, и как можно быстрее. Так же сильно он хотел быть главным фаворитом Гиммлера и иметь возможность влиять на него.

Природа и стиль отношений Керстена с каждым из этих двоих носили отпечаток их характеров соответственно.

Генерал войск СС и Керстен познакомились в силу обстоятельств — оба они были частью постоянного окружения Гиммлера. Бергер сразу стал относиться к Керстену с нескрываемой враждебностью. Он питал инстинктивную органическую антипатию к этому добродушному толстому штатскому, который свободно расхаживал среди военных высшего ранга. Это выглядело неуместно, как будто пятно на самом видном месте.

Керстен, которого это только забавляло, однажды сказал Бергеру, что он тоже когда-то был офицером, только финской армии.

— Я этому не поверю, пока не увижу ваши бумаги, — ответил генерал.

Керстен показал ему документы, а кроме того, фотографию тех давних времен. Тогда Бергер сказал:

— Даже на фото у вас не получается выглядеть солдатом.

— Возможно, — сказал Керстен со всей возможной серьезностью, — но Гиммлер хочет сделать меня полковником ваших войск.

— Я бы вас и капралом не сделал, — пробурчал Бергер.

Тем не менее в соответствии с категорическим приказом Гиммлера, который хотел, чтобы его главные заместители находились в отличном состоянии здоровья, а значит, работали как можно более эффективно, Керстен должен был осмотреть Бергера.

— Я такого не терплю и не поверю ни одному слову насчет ваших треклятых чудес, — заявил генерал.

— Все равно раздевайтесь.

Командующий войсками СС повиновался, ворча и ругаясь. Но после того, как Керстен провел диагностику подушечками пальцев и стал перечислять все проблемы, которые донимали Бергера, генерал — в его голосе больше не было ни следа грубости или презрения — вдруг воскликнул:

— Откуда вы это знаете? Об этих болячках даже Гиммлер не знает, я ему ни слова не говорил!