Целитель

— Да-да, хорошо, — устало вздохнул Гиммлер. Потом он покачал головой и сказал: — В самом деле, у вас друзья все какие-то второсортные.

— В самом деле? — спросил Керстен. — А вы, рейхсфюрер? Разве вы не мой друг?

Гиммлер расхохотался:

— Ну да, пожалуй, есть и некоторые приличные люди…

Он дружелюбно посмотрел на толстяка, который дарил ему здоровье и хорошее настроение, и добавил:

— Я обещаю вам проявить все возможное великодушие, когда буду заниматься делом Венцеля.

— Пожмем руки, — торжественно сказал Керстен. — И дайте слово вождя германцев, что сдержите это обещание.

— Даю слово, — сказал Гиммлер.

3

Через неделю, глубокой ночью, когда Керстен крепко спал в своем купе, специальный поезд Гиммлера тронулся с места. Он вез рейхсфюрера и его штаб в западную штаб-квартиру в Берхтесгаден. Там Гиммлер жил в очень простом маленьком домике.

Вот тут-то, в очередной раз защищая план, разработанный вместе с Гюнтером в Стокгольме, доктор наконец получил от Гиммлера ответ:

— Насчет датчан и норвежцев я согласен — их освободят. Насчет голландцев посмотрим.

Керстен горячо поблагодарил Гиммлера в самых высокопарных выражениях. И добавил:

— Вы можете сделать еще одну вещь, которая навечно укрепит вашу славу. Швейцария готова принять двадцать тысяч евреев-заключенных. Достаточно одной вашей подписи.

Гиммлер инстинктивно повернул голову и посмотрел наверх, на вершину горы, где жил его хозяин. Он понизил голос и сказал:

— То, что вы просите, невероятно трудно. Все, что касается евреев, невероятно трудно.

Но Керстен настаивал, каждый день возвращался к этому разговору — без устали, неутомимо. Наконец Гиммлер наполовину сдался:

— Подождем вашего возвращения из Швеции.

Этими словами — даже раньше, чем доктор успел попросить, — он разрешил третью поездку Керстена в Стокгольм.

— Я рассчитываю отправиться в конце сентября, — сказал доктор.

Был конец августа. Гиммлер снова пересек Германию, направляясь в свою штаб-квартиру в Восточной Пруссии. Керстен уехал в Хартцвальде. Теперь он уже не сомневался в успехе своего грандиозного плана. Но внезапно возникло новое препятствие, и, пожалуй, самое опасное из всех.

4

Первое, что сделал доктор, когда встретился со своей семьей, это радостно объявил жене, что настало время готовиться к окончательному отъезду из Германии вместе со всеми тремя детьми.

— Ты и вправду получил у Гиммлера разрешение для всех нас? — обрадовалась Ирмгард Керстен.

— Я его получу, — сказал доктор. — Рейхсфюрер настолько мне доверяет, что я могу спокойно оставить вас в Стокгольме, и он не будет волноваться по этому поводу. При условии, что я вернусь, — вот все, что он требует.

Супруги обсудили мебель и другие вещи, которые надо будет взять с собой, чтобы семья смогла обосноваться в Стокгольме. Было решено, что в отсутствие жены доктора управлять поместьем останется Элизабет Любен.

В Хартцвальде Керстен проводил время так, как обычно: сытная еда, глубокий сон, размышления, долгие прогулки. Давно уже он не был так внутренне спокоен — ведь скоро он передаст Гюнтеру положительный ответ Гиммлера.

Через два дня после приезда доктор, как обычно, собирался прогуляться по лесу, уже тронутому красками осени. Перед выходом он машинально посмотрел на часы, увидел, что настало время новостей, и повернул ручку радиоприемника. И вдруг все его проекты — и ближние, и далекие — показались ему бесполезными и напрасными.

Главную новость дня диктор объявил даже прежде, чем прочитал военное коммюнике: Финляндия запросила перемирия с Россией и разрывает дипломатические отношения с Германией.

Страна, гражданином которой был Керстен, теперь не только перестала быть союзницей Третьего рейха, но бросила его и перешла в лагерь противника!

Диктор продолжал говорить: посол Финляндии, хотя и защищен дипломатическим статусом, принудительно помещен под домашний арест.

Посол Кивимяки, большой друг Керстена…

Керстен посмотрел в окно, увидел спокойно ждавшую его запряженную лошадку, пожал плечами. В прогулке больше не было смысла. И в его поездке в Швецию тоже. Диктор медленно зачитывал другие новости. Керстен выключил приемник. Он думал: «Ничего лучше с Финляндией не могло произойти. Но что будет со мной, с моей семьей, с планами, которые мы строили вместе с Гюнтером?»

Он пошел в кабинет, сел за стол, обхватив голову руками, и попытался подумать. Тщетно. В голове у него была только одна мысль: вот теперь Кальтенбруннер посмеется!

Наконец Керстен тяжело поднялся и пошел звонить Брандту. Он был уверен, что первое, что Брандт ему скажет, будет касаться разворота Финляндии. Но личный секретарь рейхсфюрера разговаривал так, как будто ничего нового не произошло. Он говорил просто, дружелюбно, в общем, как обычно. Он передал Керстену привет от Гиммлера и сказал, что рейхсфюрер через несколько минут уезжает, но просит доктора быть в Хохвальде 8 сентября.

Керстен держал в руках телефонную трубку, не решаясь ни ответить, ни задать главный вопрос. Он боялся сделать ложный шаг, угодить в ловушку. Брандт понял, что значит его молчание.

— Вы слушали радио? — спросил он.