Целитель, или Любовь с первого вдоха (СИ)

— На кухню? — Аверин делает шаг назад. С трудом, но делает. Поднимает пакеты, напоминая, зачем пришел.

Хотя я прекрасно знаю, зачем он явился…

Меня ошпаривает краской, прячу взгляд и спешу на кухню. Хорошо, прибраться сегодня успела, хоть на что-то я сегодня была способна.

Стол пустой. Фрукты и сладости, что Давид купил в прошлый раз, малыши съели сразу, мясо и сыр я растянула на пару дней, но и они уже закончились. На молоко, чтобы манную кашу сварить, сегодня денег не хватило, пришлось пюре и голым супом довольствоваться.

Но сейчас, когда у важного, пусть и в прошлом, для меня человека, горе — я не могу думать о долгах и пробелах в финансах. Подумаю об этом позже.

— Есть бокалы? — вдруг спрашивает Давид и, остановившись у стола, первой из пакета достает высокую бутылку вина.

— Только чашки, — отворачиваюсь. Чтобы занять дрожащие руки, включаю воду, набираю чайник и ставлю его на плиту.

Зажечь спичку получается с третьей штуки. Бракованные попались, брала самые дешевые. Какие-то вспыхивают слишком, какие-то чиркаешь-чиркаешь, а толку нет.

Но и третья гаснет от потока воздуха за спиной. Я замираю, чувствуя рядом обжигающее мужское тепло, слыша над ухом дыхание.

— Что вы себе…

— Я помогу, — он мягко протягивает руки вперед, почти обнимая меня за талию, едва касаясь кожей кожи, одной ладонью прячет мою кисть с коробочкой, второй переплетает пальцы, в которых я зажала новую спичку.

Завороженно слежу за движениями мужчины, жадно рассматриваю скульптурные руки, объемные вены, что темнеют под светлой кожей, и не дышу. Только чувствую, как сердце прыгает между ребер, пытаясь вылететь через спину и ударить Давида в грудь.

Он стал другим. Сильным и мощным, как Аполлон. На руках появилась какая-то грубость и рубленность. Раньше его длинные пальцы были очень нежными и очень теплыми. А сейчас они близко, но я не смею прикоснуться.

Я бешено хочу, чтобы он ушел, но совесть не позволяет. И что-то еще…

Мне некуда отступить, и не могу сбежать, потому не сопротивляюсь. Казалось бы, чего бояться и возмущаться, ведь Аверин ничего не делает. Стоит за мной, склонился и молчит.

— Не нужно, — тихий писк вылетает из горла. — Я сама.

— Это всего лишь спичка, — шепчет и, сильнее прислонившись ко мне, проводит зеленой головешкой по боковушке коробки. Деревяшка вспыхивает… и я следом — слишком давно у меня никого не было, а писать откровенные книги — это каждый раз ходить по тлеющим углям. Завести себе партнера для секса при живом муже — у меня не хватило наглости.

Еле сдерживаю стон, когда Давид наклоняется и будто невзначай касается губами моих волос. Газ вспыхивает от огня, и Аверин, вытянув руки, при этот небрежно огладив мою талию ладонями, уходит к столу.

Я долго не могу прийти в себя. Меня ведет. Нужно гнать его, а не могу.

— Что с отцом… — прокашливаюсь и не поворачиваюсь. Так и стою к нему спиной и делаю вид, что занята тарелками и чашками. Недоговоренность повисает в воздухе, Аверин молчит, и мне приходится выглянуть через плечо.

Стоит ко мне спиной, ссутулился, уперся ладонями в стол и смотрит на полки с цветами и кулинарными книгами.

Ощущение, что он сейчас рухнет между столом и стульями, как бревно. Наверное, срабатывает материнское сердце, все-таки он отец моего сына, я бросаю посуду и подбегаю с одной стороны мужчины, опрометчиво вцепляюсь пальцами в его руку.

— Ты… вы в порядке?

Его взгляд, брошенный, как стрела, из-под черной густой челки, проникает в поры, обжигает кожу.

— Нет. Я. Не. В порядке… — повернувшись, тянется ко мне, но я отступаю к окну.

— Пожалуйста, не нужно, — шепчу неуверенно.

— Что именно? — наклон головы и взгляд, направленный на мои губы.

— Этого… — смотрю в его пьяные от возбуждения глаза и понимаю, что сама впустила зверя в дом. Я знаю, каким он может быть искусным совратителем.

— Мам, все в порядке? — в дверях появляется Миша.

Я отскакиваю к мойке, а Давид спокойно, будто ничего не происходит, тянется к форточке и приоткрывает на проветривание.

— Еще пять минут. Чайник закипит, — говорю сыну. — Я позову.

— Ага, — сын бросает на Давида странный, долгий взгляд, рассматривает его спину, а потом, изогнув губы в неровную линию, уходит в коридор.

Повисшее напряжение давит и угрожает взорваться снопом искр, меня всю колотит и трясет. Чашки цокают друг о дружку, ложки выпадают из рук, и я не могу собраться. Он слишком близко.

— Все хорошо, Арина, — тихий шепот ложится на плечо, вбивая в позвоночник железный прут. Вытягиваюсь по струнке, боясь выдать свои эмоции. — Я не страшный. Доверься.

— Вам стоит держаться на расстоянии, — опускаю голову и понимаю, что слишком давлю кулаки и изогнула одну из ложек.

— Почему? — низко, тихо, рокочуще, слегка касаясь моего плеча кончиками пальцев, перемещая волосы на одну сторону.

— Я замужем.

Смеется. Не шумно, а сдавленно. Прыскает и целует меня в висок, разгоняя жар по всему телу.

— Вы пьяны.

— Пьян, — кивает, от этого его губы соскальзывают на мою щеку, а рука, что до этого нависала над плечом, вдруг фиксирует голову и заставляет повернуться к нему лицом. — Тобой пьян, Арина, и не соображу почему.