Целитель, или Любовь с первого вдоха (СИ)

— Убери… те… руки.

— Неа, — еще немного подвигает меня к себе, не разворачивая, а лишь заставляя смотреть ему в глаза.

— Я вас выгоню, — шепотом.

— Хм. Сама-то в это веришь? — на его губах играет лукавая улыбка.

— Полицию вызову… — сипло.

— И что ты им скажешь?

— Что вы пристаете…

— Как страшно. А хотя, — он склоняется к губам, неизбежно, неотвратимо, вдыхает жадно, словно наслаждается моим запахом, — вызывай. После похорон отца и трех дней бессонницы, может, меня поколотят, и я, наконец, усну.

— Вы больны.

— Смертельно…

Нас разделяет свист чайника. Аверин все-таки отпускает меня, оставляя на губах неслучившийся поцелуй. И я ненавижу себя за слабость, что хочу этого, вопреки здравому смыслу и гордости. Каждая пора тянется к нему, горит по нему, трепещет, и я заставляю себя противиться через силу. Он ведь предатель, вспомни, Арина. Вспомни!

Справившись с чашками, переношу их по одной к столу и замечаю, что Давид куда-то ушел.

Нарезаю торт, убираю вино в холодильник, к остальным пакетам не притрагиваюсь — неудобно копаться в чужих вещах.

Не хватает нескольких долгих минут, чтобы успокоиться, все еще дрожу, будто у меня лихорадка, но все равно спешу в комнату, чтобы позвать малышей к столу, заодно и проверить, куда делся наш горячий доктор. Понимаю, что Давида и здесь нет.

Неужели ушел?

Глава 9

Давид. Наши дни

От коньяка, что мы выпили с Данькой, или от запаха недоступной, но безумно желанной женщины, мне становится так дурно, что приходится сбежать в коридор и, не найдя уголка, где я мог бы уединиться на пару минут, вывалиться в подъезд. В одной рубашке.

Отлично. Здесь так холодно и мерзко, что почти сразу в голове проясняется, хотя в брюках все равно пожар. Яйца натурально ноют от неудовлетворения, а это признаки нехорошие. Надо было Крис вызвонить, а не сюда переться без надежды на продолжение. Так и свихнуться можно.

Спускаюсь на пролет, замираю в полумраке и, упираясь ладонью в стену, пытаюсь дышать. Сверху слышу движение и шорох одежды. Кто-то спускается по ступенькам, проигнорировав лифт. Да мало ли, кто там прется. Вдруг, как я, брезгует грязными кабинками.

Я выравниваюсь и, повернувшись спиной к стене, скрещиваю перед собой ноги и руки.

Человек не один, по двоящимся шагам понимаю, а еще тихим приглушенным голосам. Мужским.

В темноте мелькает луч фонарика, что на миг слепит глаза. Как-то слишком торопятся эти двое, сбегают по ступенькам и, заметив меня, внезапно замирают напротив. Невысокие, но довольно коренастые мужички, судя по силуэтам.

— Вываливай карманы, — блеск лезвия совсем меня не пугает. Я больше переживаю, что Арина тут живет и все время ходит одна. И дети.

Расставляю ноги, чтобы стоять крепче, расслабляю руки, опуская вдоль тела, и улыбаюсь в темноте.

— А то, что?

Прямо исполнение желаний. Так хотелось, чтобы меня поколотили. Вот оно спасение от возбуждения, я теперь Егора даже понимаю — тот вечно в бойцовских клубах зависает до потери сознания. Говорит, что ему помогает отрешиться от внутренних проблем.

— Ты что, бессмертный? — один сплевывает в сторону, второй подбирается справа, чтобы перехватить меня, но я отступаю. За спиной мусоропровод, и случайный удар локтем получается слишком шумным. Привлекающим внимание.

— Мразь! — первый бросается по ступенькам наутек, а тот, что с ножом, на меня.

Темень такая, что я едва различаю, где мои, а где его руки, но свист лезвия над ухом получается определить. И даже отклониться и выбить оружие из тощих рук, хотя оно, сука, все равно успевает чиркнуть острием по щеке.

Я не силен в драках, как-то в молодости особо не приходилось тренироваться. Пока был мал и юн, со мной охрана всегда ездила, а потом… Да я же мирный, никому жить не мешаю, в споры не лезу. Прошлым летом в клубе было, мудаки пристали к танцующей девушке. Заступился грудью, но там охранники быстро растянули нас, а я получил прекрасный секс в ВИП-комнате в благодарность.

— Давид! — вскрик Арины пугает ублюдка, он на секунду сомневается, добивать меня или нет. Из квартиры спасительный луч прокладывает ленту до моих ног.

Слепну опять. То ли от удара в грудину, то ли от яркого освещения.

Я боюсь, что потеряю равновесие или сознание, а этот конченный нарик нападет на девушку, а там еще и дети, потому зверею по щелчку и даю мудаку в рожу, слыша, как хрустит от удара кулак и лопается кожа подонка.

Меня откидывает на стену от толчка.

И все затихает. Припав на колено, считаю топот удаляющихся ног. Как он после моего удара вообще встал? Ла, надо меньше пить. Приближающиеся шлепки привлекают мое внимание, но сразу подняться не получается. Арина босиком за мной выбежала, вот же глупая.

— Боже… Давид, зачем ты вышел? — у нее меняется голос. С холодного он перетекает в тревожный, дрожащий. — Поднимайся, — она маленькая, невысокая, но у нее хватает духу поднырнуть под меня и толкнуть вверх.