Целитель, или Любовь с первого вдоха

— Все, я готова, — выбегает ко мне, шлепая пушистыми тапочками, Юла. — Это все ты купил? — показывает на махровый халатик, что немного длинноват на нее, и надевает на голову капюшон с ушками. Щупает их и игриво вертит головой. Чудо, а не девчонка.

— Да, котенок, — подхватываю ее на руки. — Все для тебя купил. И еще куплю. Хочешь, завтра сходим в самый большой магазин, и я выберу тебе много-много нарядов?

Она сонно потирает глаза, жмется к груди, ласково, нежно, и устало шепчет:

— Ты только никогда-никогда больше не уходи…

Когда я отношу малышку на кровать, она уже сладко спит на моих руках. Я какое-то время смотрю на нее, поглаживаю кудрявые русые волосы, и одна мысль не дает мне покоя: какая тварь могла бросить такое сокровище? Нет, я его не подпущу к этой семье и на метр. Они будут жить теперь со мной, у меня. Я готов ждать, терпеть… да что угодно, только бы не дать их в обиду.

— Спит уже? — Миша появляется в комнате и показывает на сестру. Чистенький, голубые глазища довольно сверкают, влажные волосы немного падают на лоб. Он в спортивных и футболке. Еще совсем нескладный, худощавый, но в перспективе уже видны крепкие плечи и сильные руки, отсеченная линия подбородка и тонкие губы, словно мальчик привык сдерживать свои эмоции и чувства.

— Не дошла и до кровати.

— В хостеле было холодно и мама стонала сильно, Юляшка все время просыпалась и тревожилась.

— Теперь все хорошо, Миша, — показываю ему на вторую кровать. — Отдыхай.

Когда мальчик укладывается, я подхожу ближе и поправляю его одеяло, а он перехватывает мою руку и шепчет:

— Если бы ты был моим отцом по-настоящему.

— Спи, — судорожно сглотнув, все-таки выключаю свет, отступаю в коридор и, прижавшись лопатками к стене, долго смотрю в потолок и не могу выровнять дыхание.

Сколько у меня было отношений, секса, страсти, но ни разу не получилось семьи. Даже не залетал никто. Я был очень осторожен, наверное, врачебное срабатывало, понимал, что без защиты можно не только казявок наплодить, но и болячек нацеплять. Мне такого счастья не нужно было.

Но если бы в прошлом Веснушка, с ней единственной забывал обо всем и ничего не боялся, родила мне сына, я бы отдал за это все…

Заснуть даже не пытаюсь. Какое-то время колеблюсь, стоя в гостиной над пакетом с лекарствами, но все-таки выбираю нужное, быстро готовлю уколы и отправляюсь прямиком в спальню Арины.

По дороге шевелю губами и уже у кровати девушки осознаю, что молюсь. Молюсь, чтобы она спала, потому что… Да потому что нельзя быть на свете красивой… В голову лезет такая чушь и тьма, что мне охота спрятаться под кровать и притвориться тапочком.

В комнате холодным грифелем под ноги стелется свет из окна. Луна, крупная и огромная, заглядывает внутрь, будто одноглазое чудище. Я подкрадываюсь к Ласточке, будто хищник. На цыпочках, неслышно, едва дышу, но она все равно вздрагивает, когда протягиваю руку и касаюсь плеча.

Но не просыпается. Вздрагивает от боли — понимаю это, когда она пытается повернуться, но только стонет.

Ей больно, а у меня кровь закипает в одном месте и штаны натягиваются. Вот же…

Тихо. Вдох-выдох. Нужно сделать укол и уматывать, пока я не воспламенился.

Но одна мысль, что увижу ее попку, сводит с ума. Вот тебе и врачебная этика. Но разве можно осознавать себя лекарем, когда завяз в желании к этой женщине по самые помидо… яйца?

Закрыв штору и включив боковой ночник, разглядываю бледное лицо девушки. Что в ней такого? Вроде все, как у всех. Носик ровный, губы аккуратной формы, слегка обветренные сейчас, лоб невысокий, напряженный, с морщинками, не отпускает ее прострел, мучает. Глаза посажены правильно и ресницы крученые, густые, как щетки. Зачем ей косметика, если она сводит с ума и так? Без всякой химии. Волосы уже подсохли, завились, опутали шею и закрыли щеку темно-русой волной. Сделали Ласточку такой небрежно-симпатичной, даже немного юной, что я надолго зависаю.

И только пульс шумит в ушах, выбивая хаотический ритм моей страсти. Накопленной. Горячей и дикой.

Наклоняюсь, чтобы вдохнуть тонкий женский запах, углубить свою беду с жаждой до уровня максимальной отметки. Тянусь рукой, чтобы коснуться ее виска, провести пальцами по гладкой фарфоровой коже и запутаться волосах, но тут же одернуться. Отступить.

Я обещал.

Осторожно поворачиваю Арину набок, подтягиваю край футболки, я брал парочку запасных в дорогу — пригодились, оголяя стройную ножку, и очень быстро делаю укол. Девушка лишь раз пытается отмахнуться, с возмущенным стоном, но я успеваю придержать ее ладошки и, успокаивая мягким шепотом, укрываю. Она тут же затихает и прекращает драться. Откладываю шприц на тумбочку и выключаю свет.

Арина не шевелится. На миг мне чудится, что не дышит.

От этого в сердце будто ледяная сосулька застывает.